К этому времени к генералу приехал Клингель. Он еще накануне, через Абдурахманбая, попросил аудиенцию.
В зале, где генерал принимал посетителей, было уже много русских и хивинских купцов, доверенных московских фирм.
Генерал сидел за письменным столом, откинувшись на спинку кресла, покрытого пушистым иранским ковром. Рядом, на стойке торчала его фуражка и висело офицерское пальто стального цвета. Без складок на сгибах, прямое, точно подбитое жестью, пальто казалось строгим и официальным, как сам генерал.
Русские купцы жаловались на стеснения, чинимые торговле хивинским ханом.
По мирному договору товары русских купцов освобождались от пошлин, которыми хан обкладывал товары туземных торговцев. Русская торговля развивалась, торговля хивинцев падала, а с ней падали и доходы хана. Побуждаемый жалобами торговцев, хан
распорядился взыскивать пошлину со всех покупающих товары у русских купцов.
Толстый торговец в бархатной черной тюбетейке, увидев Клингеля, обрадованно указал на него генералу:
— Вон спросите хоть директора банка, ваше превосходительство,— сказал он с сильным татарским акцентом,— мы уже сколько раз ему жаловались. Целые дни около наших лавок ханские шпионы да сборщики торчат. Как покупатель из лавки — он его за руку: «плати за покупки». Купил на пятерку, а пошлина три целковых. Ну, торговля и прекратилась...
Генерал чуть заметным движением головы ответил на поклон Клингеля. Он строго сказал купцам:
— Директор банка не имеет права присваивать функции руского начальства. Разбор споров между хивинским правительством и русскоподданными могу производить только я — начальник Амударьинского отдела. Но, может быть, вы что-нибудь путаете, господа?
Хаким, невысокий, худощавый сановник хана, с угодливым выражением лица, поймал вопросительный взгляд генерала. Почтительно, придерживая рукой борта халата у груди, он встал со стула. Тихим голосом хаким объяснил генералу, что пошлина взимается только с подданных хана, покупающих неоплаченный товар. Это не касается русских купцов, пошлину они не платят.
Генерал удовлетворенно сказал:
— Я разберусь с этим вопросом в Петро-Александровске...
— Да вы поскорей, ваше превосходительство,— недовольно сказал толстый торговец.— А то, что же нам убытки-то терпеть...
— Ваши убытки и ваша польза зависят от вашей ловкости, господа,— холодно ответил генерал.— Если ваша жалоба подтвердится, я скажу его высочеству, и он отменит порядок взимания им пошлин.
Генерал повернулся к Клингелю, уставился на него мутноватыми, лишенными выражения глазами.
— У меня к вам небольшое дело, господин генерал,— сказал Клингель подходя к столу.— Русское общество уполномочило меня просить вас воздействовать
на местного хакима, он отказывается срыть городское кладбище.
Генерал неприятно поморщился: жители колонии давно добивались срыва мусульманского кладбища, вопрос о нем дошел даже до генерал-губернатора.
Русская колония увеличивалась с каждым годом. Колония не вмещалась в узкие границы города, задыхалась в грязных улицах. Тиф, скарлатина, дифтерит не прекращались весь год. Все прилегающие к городу участки были скуплены русскими коммерсантами по бешеным ценам и застроены. Город вырос, и старинное мусульманское кладбище, когда-то вынесенное за городские стены, очутилось в центре, мешало движению.
Генерал наклонил голову, хмуро слушая директора банка. Ни хан, ни хаким не возражали против уничтожения кладбища, но это требовало расходов. А русская колония с ее многомиллионными оборотами, свободными от налогов и податей, отказывалась нести расхвды. Генерал-губернатор предписал уладить вопрос, не нарушая, однако, интересов русской торговли.
Генерал кивнул хакиму:
— Что вы скажете по поводу претензии русской колонии, господин хаким?
Хаким поспешно встал в ту же почтительную позу и заговорил тем же заискивающим голосом. Он попросил генерала и директора банка выслушать всеми уважаемого попечителя кладбищенской мусульманской школы.
Попечитель, высокий, сухой старик в белой чалме, с крупными чертами старческого доброго лица, подошел к генералу. Он оперся на клюку обеими руками и спокойно заговорил.
Он сказал генералу, что городское кладбище существует много сотен лет. Оно возникло в те времена, когда Ургенчская крепость еще не была заложена. При кладбище находится старинная благотворительная школа для слепых. Школа содержится на доброхотные даяния с многочисленных потомков погребенных мертвецов. Несчастных слепых детей в ней обучают несложным обязанностям кишлачных муэдзинов, чтецов над покойниками и раздают по приходам.
— Мы согласны срыть кладбище, раз этого хотят
русские баи,—сказал старик, обращаясь к Клингелю,— но куда девать бедных слепых мальчиков? Кто пригреет, приютит сирот? Кто будет их кормить, одевать, учить? Весь народ просит русских баев каждый год давать на школу по полторы тысячи рублей, остальные полторы тысячи мы соберем между собой...
Клингель выслушал перевод просьбы старика, пожал плечами:
— Господин генерал, мы уже слышали все это от хакима. Русское общество не может принять на себя расходы по содержанию школы. Это должен сделать хивинский хан или вообще коренные жители ханства.
Маленький черненький переводчик в мундире военного чиновника торопливо перевел старику ответ директора банка. Старик беспомощно взглянул на хакима и Абдурахманбая и протянул к нему руку:
— Вы оба — правоверные мусульмане, заступитесь. Нельзя, как собак, выгонять на улицу тридцать слепых детей. Они погибнут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98