Его каламянковая рубашка была перехвачена ученическим ремнем с блестящей бляхой.
— Вы не окончили гимназию?— спросил Кисляков. Молодой человек отвел взгляд.
— Окончил все восемь классов, но учиться дальше не мог.
— Как ваша фамилия?— Гриша Лямин...— Кисляков улыбнулся,— а по отчеству?— Васильевич...— Григорий Васильевич, не огорчайтесь... Я тоже только студент, с третьего курса юридического факультета, но это ничуть не мешает мне жить и трудиться.
Жена Кислякова, полная женщина с чувственными яркими губами, окликнула мужа:
— Солнце уже садится. Иди пить чай, Миша... Зови молодого человека и Шарифбая.
Шарифбай отказался. Кисляков не принял отказа Григория.
— Не церемоньтесь. В Новом Ургенче мы все живем дружно, одной семьей. Давайте знакомиться: Михаил Ильич Кисляков, доверенный Русско-Азиатского банка, а это моя жена Прасковья Васильевна...
Григорий неловко пожал пухлую руку жены Кислякова и сел рядом с ней. Его смущала эта дама с нездоровым желтоватым цветом лица, с крепким запахом пота.
Кисляков протянул ему серебряную стопку коньяка. Григорий не взял ее.
Кисляков засмеялся!
— В Ургенче скоро привыкнете. У нас все пьют, и мужчины, и дамы. И от скуки, и от лихорадки.
Он чокнулся с женой и, выпив, крякнул от удовольствия.
— Место в Ургенче вы скоро найдете,— сказал Кисляков.— При вашем, как говорит Шарифбай, отличном знании туземных языков это нетрудно. Жена Кислякова вздохнула:
— Скучать будете. Молодежи у нас мало. Две-три гщрядочных барышни.
— Зато скучающих дам много,— лукаво подмигнул Григорию Кисляков.
— Я шучу, шучу,— прибавил он, заметив яркий румянец на щеках молодого человека.— У вас будет столько работы, что для дам и времени не останется.
Приведенный в хорошее настроение второй стопкой коньяка, он, прихлебывая чай и затягиваясь папироской, стал рассказывать Григорию о Новом Ургенче.
Кисляков любил говорить. Он несколько дней проскучал на речной пристани около Петро-Александров-ска1 в ожидании жены, возвращавшейся из Чарджуя. Внимательный слушатель, на лице которого так живо отражалось впечатление от его слов, подбадривал Кислякова. Он горячился, сопровождал свои слова энергичными жестами.
Кисляков говорил, и перед Григорием вставал большой торговый город Новый Ургенч. Он лежал неподалеку от реки и был связан каналом со всей южной плодородной низменностью ханства.
Многочисленные конторы, склады, магазины, пивные, биллиардные и столовые уже не вмещались во внутреннем городе и теснили окружающие кишлаки.
Полуразвалившиеся высокие стены старинного города вместе с глубоким рвом давно стали центром Нового Ургенча. Ров превратился в длинное болото, с черной вонючей водой, с зарослями зеленого камыша и мириадами комаров и крикливых лягушек. Рядом тянулось обширное кладбище. Подпочвенная вода залегала неглубоко, мертвецов хоронили под тонким слоем земли, и трупы заражали воздух.
Новый Ургенч рос бурно и беспорядочно; он не имел улиц. Дороги, проходившие между сумбурно настроенными домами, прорезали город в самых неожиданных направлениях и часто обрывались так же неожиданно возникавшими домами.
Тысячи мелких лавчонок, передвижных харчевен, разносчиков, уличных цирюльников, мелких торговцев под зонтичными навесами сообщали городу характерный облик огромного азиатского базара. В центре базара — крытом рынке — размещались российские торговые представительства, европейские магазины, конторы по скупке сырья.
Напряженное лицо Григория, подавленного резким описанием города, доставило Кислякову большое удовольствие. Он рассмеялся:
— В городе живут только туземцы, а из европейцев—случайный элемент,— сказал он успокоительно.— Каждая порядочная фирма имеет для своих служащих особый поселок среди полей, садов, на берегу канала. Прекрасные условия создал банк: мы живем в двух верстах от города, в благоустроенных домах, с водопроводом, канализацией, площадками для игр...
Кисляков замолчал, раскуривая потухшую папиросу. Солнце уже скатилось за далекие туманные очертания холмов. Теплый ветер доносил с берегов то душный запах гниющих водорослей, то солоноватый аромат пустыни...
Жена Кислякова, закутавшись в большой пуховый платок, спала. Спал и Шарифбай, с головой укрытый теплым одеялом.
Красный огонек вспыхнувшей папиросы осветил мокрые от чая отвислые усы Кислякова. На указательном пальце его тускло блеснуло обручальное кольцо. Выпустив большой клуб дыма, Кисляков заговорил опять.
— Вы, конечно, проходили в гимназии отечественную географию. Там о наших ханствах сказано приблизительно так: «В Средней Азии имеются два вассальных ханства: Бухарское,— с главным городом Бухарой, и Хивинское,— с главным городом Хивой». И все. А между тем обе колонии заслуживают большего внимания нашего коммерческого мира.
Кисляков увлекся собственным красноречием. Он позабыл и про медленно плывущий каюк, и про тихие пустынные берега, и даже про единственного своего слушателя. Высоко подняв голову, выпятив грудь, Кисляков говорил громким и отчетливым голосом, как бы делая перед воображаемой многочисленной
аудиторией обстоятельный научный доклад о хивинском ханстве. За пять лет своей жизни в оазисе он хорошо изучил ханство.
Военный разгром хивинской армии в 1873 году поставил ханов в полную зависимость от русских царей. Это поражение лишило ханство всякой самостоятельности. Ханам запрещалось иметь свою армию, сноситься с другими странами, торговать с ними; запрещалось выезжать из своих владений даже в Ташкент без разрешения генерал-губернатора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98