Она усадила Григория за стол:
— Мы уже отужинали, а вам придется кушать одному.
Прасковья Васильевна налила себе и Григорию коньяку:
— Не вздумайте отказываться. Больше не налью, а это выпейте...
Дамы, одна за другой, подсаживались к столу.
— Молодой человек, закусывайте, но не забывайте развлекать нас,— сказала жена Клингеля.— Все в Ургенче считают вас героем. Вы, не боясь холодной воды, не боясь сконфузить девицу, бросаетесь спасать утопающего мальчика. Вероятно, в жизни у вас было не мало интересных приключений.
Обычное смущение покинуло Григория. От стопки выпитого коньяка голова его слегка кружилась, щеки горели; дружеский взгляд Татьяны Андреевны ободрял его еще больше.
— Я очень недавно приехал,— отозвался он, обращаясь к жене Клингеля.— Приключений у меня никаких не было, а Новый Ургенч я знаю гораздо меньше вас.
— Это намек на наш возраст,— шутливо погрозила ему пальцем жена Клингеля.
— Не смущайте молодого человека,— вступилась Прасковья Васильевна.— Попросим его рассказать, как это арбакеши вдруг сразу сдались, да и еще договоры подписали.
— Да, да — подхватила жена Клингеля,—расскажите нам про это замечательное дело Арсения Ефимовича. Ведь вы были весь день на пристани и все видели.
— Теперь «замечательное дело», а недавно вы го-
ворили, что Волков разорится, мадам Клингель,— колко заметила Прасковья Васильевна.
— Об этом весь город говорил!
— Вы дядю Арсюшу не знаете,— с гордостью сказав ла Прасковья Васильевна.— Раз он сказал, значит, он сделает.
Из гостиной вышел Волков.
— Кто это меня здесь так расхваливает?—спросил он, смеющимися глазами оглядывая дам.
— Кому, какие Прасковье Васильевне восхвалять,— сказала жена Клингеля.— Она вашей удаче радуется больше, чем Татьяна Андреевна.
Волков пропустил ядовитое замечание жены Клин-геля. Он положил тяжелую руку на плечо Григория:
— В этом мне очень много помог Гриша. Без него я не знаю, что стал бы делать. Если он заглянет в банк на свой текущий счет, то узнает, как его ценит хозяин.
Татьяна Андреевна, чуть сдвинув брови, внимательно глядела на Григория. Она дождалась ухода мужа и спросила Григория:
— Вы этим, конечно, гордитесь, Григорий Васильевич? Чтобы помочь Арсению Ефимовичу в таком деле,— надо иметь крепкие нервы и потерять совесть.
Григорий недоуменно глядел на серьезное лицо Татьяны Андреевны: причем тут нервы и потерянная совесть.
— Мое участие сильно преувеличено,— возразил он.— И я не хочу гордиться этим делом.
Преферансисты закончили игру и перешли в столовую. Клингель, взглянув на часы, заторопился домой. Кисляков остановил его, достал из буфета коньяк, разлил по стаканам.
— Господа, прежде чем отпустить вас, я хотел бы сказать несколько слов, — произнес он, вставая из-за стола.— Арсений Ефимович, наш общий друг, сегодня закончил блестящую операцию по созданию гужевой конторы в нашей колонии. Эта операция в коммерческом отношении мало интересна для Арсения Ефимовича и мало прибыльна. Но значение ее для нас, русских, живущих в ханстве,— огромно. Это первый шаг в деле переустройства беспорядочного, средневекового туземного общества. Это — начало того прогресса, который несет современный коммерсант в застоявшееся
болото дикого бескультурья. Большинство наших коммерсантов относится равнодушно к вопросам русского престижа, они едва ли сознают созидательную роль своих капиталов в ханстве. Арсений Ефимович — полная противоположность им. Он обладает широким кругозором, он понимает значение русского капитала з колонии и высоко держит знамя русского коммерсанта—носителя прогресса в ханстве. Арсений Ефимович показал нам пример того, как надо бороться за интересы русского дела. За здоровье нашего друга!
Кисляков залпом выпил бокал крепчайшего коньяка и с трудом перевел дух.
Волков обнял его и крепко поцеловал в лоб.
— Спасибо, Миша, спасибо,— растроганно сказал он.— Ты был моим другом и всегда останешься им.
Большая порция коньяка, выпитая за здоровье Волкова, окончательно отуманила головы гостей. Сам хозяин, не прощаясь с гостями, с помощью жены, шатаясь, ушел в спальню. Клингель, наскоро пожав руки Волковым и Григорию, поддерживаемый служащим банка и его женой, заторопился к выходу.
Григорий, по примеру Татьяны Андреевны, не стал пить коньяк и незаметно выплеснул его под стол.
— Ну, пора и честь знать,— сказал Волков, тяжело поднимаясь со стула.
Прасковья Васильевна, возбужденная коньяком, проводила гостей в коридор, поочередно обняла Волковых и расцеловалась с ними. Григория она удержала за руку и шепнула на ухо:
— Я хочу кое-что сказать вам по секрету, Григорий Васильевич, пусть они выйдут...
Татьяна Андреевна с порога оглянулась на растерянного, опустившего руки Григория и Прасковью Васильевну, и настойчиво дернула мужа за рукав.
Едва захлопнулась дверь за Волковыми, как Прасковья Васильевна крепко обняла Григория и осыпала его лицо поцелуями:
— А домой я тебя не пущу, не пущу, у нас будешь ночевать...
Входная дверь внезапно открылась. Волков шагнул к ним.
— Прасковья!—угрожающе крикнул он.— Гриша, сейчас же одевайся и выходи.
Григорий поспешно схватил пальто с вешалки и, не одевая его, поспешил к выходу.
Прасковья Васильевна оперлась о стенку, пьяно засмеялась.
— Для Татьяны бережешь,— дерзко спросила она.
— Молчи, дура!
Волков грубо схватил ее за плечо. — Ты Григория не трожь, поссоришься со мной, Прасковья! Шали, да знай с кем...
Он с силой толкнул ее и быстро вышел.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Григорий узнал издали Лазарева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98