— Банк предполагает начать кредитование хлопковых операций в ханстве. Но эти волнения дехкан в низовьях Аму настораживают нас. Насколько они серьезны?
Старик, поглаживая свою бороду, внимательно рас-
сматривал белое холеное лицо Клингеля с крашеными каштановыми усами.
— Вы об этом лучше всего узнали бы от его превосходительства генерала Гнилицкого,— неохотно ответил он.
— Генерал Гнилицкий русский. Вы, конечно, знаете свой народ лучше его,— возразил Клингель,— может быть, причина волнений недостаточно быстрое проведение реформ в ханстве? Может быть, народ недоволен этой медлительностью?
Ленивое выражение лица сановника сменилось сердитым, тучный и важный, он вдруг неожиданно легко вскочил с кресла и встал против Клингеля.
— Вы, русские, плохо знаете наш народ, господин директор!— воскликнул он.— Народ волнуется не потому, что медленно проводятся эти европейские реформы, а потому что их проводят слишком быстро. Наш народ не видит пользы от лишней медресе, ни от европейской тюрьмы, в больницу он тоже не пойдет. Реформы умаляют престиж нашего благородного, благочестивого хана.
Клингель смешался:
— Позвольте... как же тогда быть с... Сановник быстро перебил его:
— Вы хотите узнать, как прекратить волнения? Реформы надо отложить. Генерал Гнилицкий должен действовать решительно и беспощадно. Вы, русские, должны потребовать это от него.
Клингель сказал, обратившись к Григорию:
— Идите, веселитесь, а мы поговорим сами... Григорий, выйдя из кабинета, столкнулся лицом к лицу с Волковым. Тот протянул ему обе руки:
— А-а, Гриша, и ты здесь. Вот хорошо. Что ж ко мне не заходишь? Татьяна Андреевна и то спрашивала... Заходи, заходи, не гнушайся старым хозяином.
Григорий поблагодарил Волкова за внимание и сослался на занятость.
— Знаю, знаю, мне Клингель говорил. Ты — работник золото...
Он неожиданно подмигнул Григорию:
— Нату ищешь?— Волков похлопал его по плечу.— Молодец, Гриша, не зеваешь. Эти толстосумы блудли-
вы, как кошки. А другого ты от них ничего не получишь. Они ее не для тебя берегут, ты им не пара...
Григорий смущенно смотрел вслед Волкову, поспешившему навстречу представительному афганскому купцу. Откуда Волкову стало известно о его встречах с Натой?
Григорий медленно переходил из комнаты в комнату, с любопытством рассматривая пеструю толпу колониальных коммерсантов.
Гости продолжали прибывать. Предоставленные самим себе, они превратили дом Абдурахманбая в биржу.
Предметом их горячей торговли служили семена хивинской люцерны, спрос на которую за последние годы сильно возрос среди американских фермеров.
В невероятно короткий срок между американским фермером и хивинским дехканином образовалась длиннейшая цепь посредников.
Пока семена, отправляемые в Америку, качались на верблюжьих горбах, тряслись в вагонах железных дорог, плыли в трюмах морских кораблей, подымались от порта к порту по великим рекам Нового Света — документы на люцерну совершали не менее причудливое путешествие. Они передавались из рук в руки, из конторы в контору, из банка в банк, обрастая цифрами дель-кредита, куртажа, комиссий, приплатами за разницу а курсе. За товар, проданный хивинским дехканам по два рубля за пуд, американский фермер платил в шесть раз дороже — по двадцать рублей за пуд...
Но семена люцерны можно было продать дорого, если они попадали к фермеру вовремя — к весне. Их надо было купить и отправить из ханства до прекращения навигации по Аму-Дарье или Аральскому морю. Сейчас Аральское море было уже покрыто льдом, по Аму-Дарье дазно бурно неслась шуга.
Горячая спекуляция в доме Абдурахманбая шла вокруг документов на люцерну, погруженную в вагоны железной дороги.
Высокий, представительный коммерсант из Одессы вместе со своим молоденьким красавцем-братом переходил от группы к группе, пытаясь добиться продажи ему люцерны. Еще в Одессе он запродал Нью-Орлеан-ской фирме крупную партию семян. Но он не учел ни бездорожья, ни метеорологических условий оазиса, а
Мешков, который взялся поставить ему люцерну, ловко обусловил вопрос со сроками сдачи. Сроки сдачи семян пришлись на декабрь, когда цена на них была наиболее низкой, но не было возможности отправить ее из ханства. Одесский коммерсант в панике примчался в Новый Ургенч. Он уплатил крупную неустойку Мешкову, который еще не приступал к заготовке, и отказался от договора. Но неустойка, оговоренная Нью-Орлеанской фирмой, разоряла его. В лихорадочных жестах солидного коммерсанта чувствовался дикий страх расчетливого игрока, неожиданно вставшего перед крупным проигрышем.
Он подошел к Волкову и умоляюще обратился к нему с каким-то вопросом. Ответ Волкова разнесся по всему залу:
— Я же тебе сказал, Исай, никаких куртажных мне не надо, никто тебе люцерны в пути не продаст.
— Но, господин Волков, так вы же опытный коммерсант, дайте хоть совет, хороший коммерческий совет.
Волков обнял его за плечи, отвел в сторону:
— У Абурахманбая в пути двести тысяч пудов. Он тебе двадцать твоих тысяч по своей цене отдаст, только...— Волков понизил голос, почти шепотом сказал:— Пошли брата с ним сговориться, Исай. Он твоему брату удружит.
Высокий коммерсант беспрестанно менялся в лице, то бледнел, то краснел. Волков насмешливо глядел на его смущенное лицо.
— Верно тебе говорю, Исай. Он уже мне намекал, Абдурахманбай-то. Ничего не пожалел бы, говорит... Ты подумай...
Волков, смеясь, отошел от коммерсанта, опустившего в раздумье голову.
Клингель давно закончил разговор с важным сановником и теперь в углу зала разговаривал с Абурахман-баем, Шарифбаем и группой узбеков-хлопкопромышлен-киков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98