Внутри своих владений хивинские ханы сохранили неограниченную власть. Они правили, как их предки: неслыханными пытками, жестокими наказаниями, внушали народу страх.
Русские военные отряды стояли у границы и берегли спокойствие ханства. Хан уживался с военными русскими властями и чиновниками. Но русским коммерсантам он чинил всякие препятствия, мешая развитию их торговли.
Политика хивинского хана по отношению к русским коммерсантам вызывала глубокое недовольство Кислякова.
— Хивинский хан не хочет тратить денег на улучшение дорог, мостов, на упорядочение городов, на проводку телефона,—раздраженно говорил Кисляков.— Хан вместе со своими мудрецами — министрами — думает, что это должны делать русские коммерсанты, что это нужно только им.
Здесь все застыло в средневековых формах. Туземная торговля основана на обвешивании, обмане. Туземный ростовщик — основная фигура в хозяйстве, на него опирается туземный коммерсант. Они мешают развитию русской торговли. Все это должно измениться. В нынешнем году в Ургенче открылось отделение Русско-Азиатского банка. Банк — это система и порядок, он поможет развитию русского товарооборота в ханстве, усилит конкурентоспособность наших фирм.
С помощью банка мы отстоим заново город, осветим его, введем наши европейские культурные способы торговли с крестьянством! Для вас, молодой человек, здесь огромное поле работы. На окраинах нужны свежие энергичные люди, они помогут нам развить русскую
торговлю в ханстве. В Ургенче вы поймете и оцените нашу работу—работу пионеров колонии, будете помогать нам...
Григорий вспомнил о заметке, помещенной в начале года в газете «Туркестанский курьер». В ней говорилось о больших реформах, которые по требованию торговых кругов намеревается проводить в ханстве великий визирь хана. Предполагалось вместо откупной системы взимания налогов платить всем ханским чиновникам жалованье, обложить податями крупнейшие землевладения сановников, с древнейших времен освобожденных от налогов и общественных повинностей.
Великий визирь собирался строить медресе, больницы, европейские тюрьмы.
Григорий напомнил об этой заметке Кислякову. Он пренебрежительно махнул рукой и засмеялся:
— Великий визирь — большой фантазер и очень хитрый политик. Он не пользуется никаким уважением среди сановников хана. Наши коммерсанты ему тоже не сочувствуют...
Кисляков вынул из бумажника визитную карточку, протянул ее Григорию:
— Завтра зайдите в банк. Я устрою вас на работу к Волкову Арсению Ефимовичу. Это прекрасный человек и изумительный коммерсант. Он мой друг...
Григорий, поблагодарив Кислякова, прошел к своему месту. Осторожно перешагнул через спящего Шарифбая, развязал постель и лег рядом с хивинцем.
Черная августовская ночь обступила каюк. На густом глубоком небе сверкала Большая Медведица, блестел Млечный Путь.
Гребцы работали молча. Все так же со скрипом, равномерно поднимались и падали в воду тяжелые весла. Рулевой тонким, плачущим голосом тянул бесконечную заунывную песню.
Григорий лежал с открытыми глазами, вспоминал родной город.
Ему не удалось по окончании гимназии продолжать ученье. Отец его, военный фельдшер, имел большую семью и ничем не мог помочь Григорию. Он посоветовал сыну поехать в Хивинское ханство; там он скорее найдет службу, сумеет сделать коммерческую карьеру.
Григорий, как и его отец, был романтиком. Длинными зимними вечерами, наклонившись над картой Азии, отец и сын мечтали о далеких путешествиях. Они изучали великие азиатские пути, по которым проходили торговые караваны и полчища знаменитых завоевателей — Кира Персидского, Александра Македонского, Чингиз-хана, Тамерлана.
Они с увлечением читали дневник кастильского дворянина Рюи де Гонзалес Клавихо — посла испанского короля, о его путешествии ко двору Тамерлана; переживали тысячи опасностей вместе с венецианским купцом-пугешественником' Марко Поло, следили за приключениями венгерца Арминия Вамбери. Ни один колониальный автор не остался не прочитанным ими.
Как он был благодарен отцу, внушившему ему любовь к восточным языкам! Григорий хорошо знал персидский и тюркский языки. Дневник его пестрел переводами из Хафиза, Саади, Бабура.
Григорий не раз видел себя во сне на улицах Бомбея, Калькутты, в степях Мазандарана, в джунглях Сиама. Его желаньем было изучить все восточные языки и побывать во всех странах и городах Азии.
Он ехал с мыслью скорее добиться независимого положения, чтобы потом путешествовать. Всю жизнь посвятить путешествиям, увидеть весь мир своими глазами. Разговоре Кисляковым не поколебал его намерения, но дал его мыслям новое направление. «Европеец—одно это слово означает культуру, цивилизацию,— говорил Кисляков.— Мы призваны выполнять среди отсталых азиатских народов великую цивилизаторскую миссию». О, конечно, он будет всеми силами содействовать русским коммерческим кругам в их благородной задаче...
Крепкий удар, всколыхнувший тяжелое судно, разбудил Григория. Каюк стоял у низкого берега. Матросы вбивали в берег шесты, привязывали к ним судно. Ночь была все такой же сырой, непроницаемо-черной.
На берегу застучали колеса; экипаж остановился против судна.
Большой тучный человек в панаме, в белом костюме взошел на борт, громкий бас его покрыл шум, поднятый лодочниками:
— Андрюша! Андрюша Мешков здесь?
Кисляков, возившийся около своих вещей, обернулся на голос толстяка:
- Ваш сын остался в Петро-Александровске, Егор Петрович.
Мешков, шагая через ящики, прошел к Кислякову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98