ГЛАВА ПЯТАЯ
Ужин был накрыт в длинной комнате с низким потолком, с яркими цветными обоями. Четыре газокалильных лампы бросали бледный синий свет на огром-
ный, в виде подковы стол. На сверкающей от крахмала белой скатерти стояло множество графинов с водкой, настойками, наливками, бутылок с дорогими французскими коньяками, рейнскими винами. Вдоль стола были расставлены серебряные ведерки, где во льду замораживалось шампанское Клико, Редерер Аи. Рядом с шампанским в крашеных рыбацких деревянных чашках блестела, точно хорошо отшлифованная дробь, свежая зернистая икра. На длинных, узких блюдах лежали щедро нарезанные пласты розовой беломорской семги, двинской лососины, янтарного амударьинского балыка. Тянулись тарелки с разнообразными сырами, золотистой ветчиной, с дорогими заграничными консервами, с заливными из дичи, рыбы, домашней птицы.
Волков, стоя у двери, с веселой улыбкой поторапливал гостей.
Клингеля и его жену, бледную даму с анемичным лицом, он усадил в центре, оставив рядом место для себя.
Андрей не отпускал Григория.
— А мы с тобой сядем вон на тот краешек. Выпьем, друг, вспомним наш Ташкент. Шесть лет я в нем прожил...
По знаку Волкова лакеи наполнили бокалы шампанским. Он встал:
— Господа, здесь хозяина нет, здесь каждый хозяин. Угощайтесь сами, приглашенья не ждите. Прошу не забывать дам, ухаживать за ними, да только так, чтобы мужья не сердились. А то вон в прошлый раз один кавалер хотел пожать под столом ножку дамы, да вместо нее любимую мозоль мужу придавил...
Последние слова Волкова потонули в общем смехе.
— Не про себя ли ты это рассказываешь, дядя Ар-сюша?—крикнул через стол тучный молодой человек.,
— Нет, Ваня, не про себя. Я ведь казак, а казак промашки не дает, он всегда ловок, что на коне, что за столом. А был этот человек пудиков на девять, вроде тебя. Поменьше весил бы — муж, глядишь, и смолчал бы...
Толстяк, который придавил мозоль Кислякова вместо ножки его жены, от смущенья даже привстал из-за стола. Он, выпучив глаза, растерянно смотрел на Волкова, не обращавшего на него внимания, и после долгого молчания с трудом выдавил:
— Ну и дядя Арсюша, тоже скажет!
Андрей слегка охмелел от прозрачного, душистого цельтингера. Он, наклонясь к Григорию, называл ему фамилии гостей Волкова, рассказывал об их делах.
Григорий не вникал в слова товарища. Он с интересом прислушивался к разговорам коммерсантов. Звучали незнакомые коммерческие слова—тратты, акцент, лаж, куртаж, делькредере. Это внушало Григорию невольное уважение. Они говорили о хлопке, люцерне, каракуле, мануфактуре, чае, о сделках на сотни тысяч рублей. Ею так волновали названия известных по географии заграничных портов и городов — Шанхая, откуда в ханство шел зеленый чай, Гамбурга, Марселя, Нового Орлеана, куда отправлялись люцерна, каракуль, ковры, кишки, и где закупались краски, сукна, колониальные пряности. Они говорили о французских банках, немецких акционерных обществах, о крупных заграничных трестах, синдикатах. Через российские банки эти заграничные фирмы вели в ханстве коммерческие операции, покупали и продавали товары, которые производил хивинский дехканин; слали ему товары, которые производили крестьяне иных стран. Отделенные десятками тысяч верст, морями и реками, горами и лесами, эти заграничные коммерсанты властно распоряжались заработком дехкан, даже и не слыхавших об этих людях с диковинными именами.
Высокий, мрачного вида мужчина с грубыми чертами лииа, винными стаканчиками тянувший крепчайший французский коньяк, резко ругал заграничных жуликов. Поверив английским газетам, которые писали о плохих видах на урожай хлопка в Америке и в Индии, он купил Ливерпульский контракт на три тысячи кип волокна. Но вопреки предсказаниям газет, хлопок в том году уродился, и цены на него упали. Это грозило ему крупными убытками.
Толстый коммерсант в белом, не первой свежести пиджаке (мой папаша — шепнул Григорию Андрей), успокаивал мрачного господина.
— Никогда не связывайтесь с заграницей, бог с ней, Владимир Иванович. Вон возьмите наши отечественные акции Эмба — Каспийское нефтепромышленное товарищество. Нефть-то когда еще будет, а курс уже поднялся на двадцать пять процентов выше номинала.
Волков насмешливо улыбнулся.
— Это Эмбинские-то отечественные?—иронически спросил он Мешкова.— Попал пальцем в небо, Егор Петрович. В этом товариществе только название русское, а кто настоящий хозяин — это надо в Лондоне спросить.
Клингель попытался овладеть разговором, сделать его общим. Он заговорил о необходимости помочь великому визирю провести реформу ханства. Он считал, что проведение реформы облегчит проникновение русского капитала в хивинское хозяйство.— Реформа,— говорил Клингель,— нанесет удар, прежде всего, по ростовщику, на которого опирается хивинская торговля, а это даст возможность русскому коммерсанту успешнее конкурировать с туземными изворотливыми торговцами.—Словами статьи Волкова он взывал к коммерсантам, пытался пробудить в них корпоративный интерес к расширению русского товарооборота в ханстве.
Клингель говорил долго и, как ему казалось, убедительно. Но как только он умолк — стихший было беспорядочный разговор возобновился, точно никто, кроме Волкова и охмелевшего Кислякова, не слушал его.
Озадаченный равнодушием коммерсантов к такому важному для них вопросу, Клингель обратился к Мешкову, усиленно поившему водкой Прасковью Васильевну.
— Господин Мешков, неужели коммерсантов не интересуют вопросы реформы управления ханства? Это ведь и вам полезно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98