Ни Чингиз-хан, ни Тамерлан, ни туркменские ханы не трогали школы, когда воевали с нашими дедами. Они даже отделяли часть своей добычи на этих детей во спасение своих душ. Полторы тысячи— это пылинка от богатств, которые вы собираете
с нас.
Абдурахманбай молча отошел в сторону. Хаким нервно теребил конец своей бородки:
— Может быть, вы все-таки подумаете, господин директор...— нерешительно сказал он.— Народ будет очень недоволен... потом, нищие дети... они вам же будут надоедать...
Клингель отрицательно качнул головой. В этом году две солидные московские фирмы отказались вносить деньги на содержание амбулатории для рабочих и служащих. Расход на школу слепых не приняла бы ни одна фирма. Местные коммерсанты возмущенно называли просьбу хакима и жителей города «благотворительностью хивинцев за счет русского кармана».
— Хивинское правительство,— сказал Клингель сухо,— обязано расширить площадь города за свой счет, но не за счет русской колонии. Спорить об этом совершенно бесполезно.
Генерал знаком руки прекратил разговоры и сказал хакиму строго и официально:
— Затраты на благоустройство хивинских городов не предусмотрены договором России с хивинским ханом. Кладбище должно быть срыто за счет хивинских властей. Это необходимо для расширения территории города и сохранения здоровья населения колонии.
Хаким почтительно поклонился генералу и, пятясь, отошел к своему стулу.
Белая чалма задрожала на голове старика — попечителя кладбищенской школы. Он закрыл рукой глаза, несколько секунд не мог справиться с волнением. Когда старик поднял голову, глаза его были мокры от слез. Он поднял руки, как для молитвы, клюка бесшумно упала на ковер, плачущим голосом, нараспев, точно читая заклинания, старик воскликнул:
— Кто осушит слезы горемычного — благословен.
— Кто поможет нищему — благословен.
— Кто дитя голодное пригреет —благословен, благословен.
— Кто несчастным сделает ребенка... — Пусть навеки будет проклят он!
— И на том, и на этом свете будет проклят он! Генерал недовольно поморщился.
— Господин хаким, место, где я принимаю, становится присутствием, официальным государственным учреждением, а это требует от посетителей благопристойного поведения.
Абдурахманбай и хаким бросились к старику. Они взяли его под руки и повели к дверям, уговаривая не волноваться и надеяться на милость бога — покровителя всех несчастных и беспомощных.
Генерал еще не успел заняться очередным просителем, как в приемную торопливо вошел Волков. Он был в полувоенной тужурке и в сапогах.
Генерал оживился, его губы раздвинулись в приветливую улыбку. Он встал и протянул Волкову обе руки:
— А я-то уж думал, забыл про меня, станишник. Ну, здравствуйте, здравствуйте, Арсений Ефимович.
— Забыть? Что вы, что вы, Владимир Павлович, Разве можно забыть?— воскликнул Волков, почтительно кланяясь и осторожно пожимая обе руки генерала.— Я все утро бегал, готовился к обеду, мы уговорились о нем еще в Петро-Александровске... Как конь?
Генерал похлопал Волкова по плечу:
— Отличный, прекрасный производитель. Я его, знаете ли, дорогой Арсений Ефимович, уже отправил на свой конезавод под Чимкент... Ну-с, у вас есть ко мне какие-нибудь дела или мы рразу поедем?
— Дела?—Волков поискал глазами Шарифбая, пытавшегося спрятаться от него в толпе купцов.— Дела-то у меня есть, Владимир Павлович, но мы о них за обедом поговорим.
— Отлично, отлично. Я сейчас только оденусь, и мы можем ехать...
Пока генерал с помощью переводчика одевал пальто, Шарифбай подошел к Волкову, лицо его было смущено:
— Господин Волков, поговорить с вами я хотел. Придти когда прикажете?
Густые казацкие усы скрыли улыбку, пробежавшую по губам Волкова.
— После обеда генерал любит поспать часика два,— сказал он, как бы в раздумье.— Значит, в этот промежуток... Приходите в шесть часов вечера.
В сопровождении Абдурахманбая и хакима генерал вместе с Волковым вышел на крыльцо. Хаким помог сесть ему в экипаж. Абдурахманбай застегнул кожаную полость, прикрыва'я ноги генерала от грязи.
Выехав за ворота, генерал укоризненно сказал Волкову.
— Его высочество крепко обижается на вас, Арсений Ефимович.
— На меня?—простодушно удивился Волков.—Я в Хиве не бываю, в гости ни к хану, ни к его министрам не хожу, за что ж обижаться-то?
Генерал слегка нахмурился:
— Вашими статьями вы роняете престиж хана в глазах народа. Согласитесь, это неудобно для правителя, только недавно получившего от государя звание великого князя.
— Какого народа? Его народ газет не читает, а кто читает, тот побольше знает, да молчит. Но я, Владимир Павлович, больше статей писать не буду. Я теперь у хана вроде как на службе.
— Слышал, слышал,— с заметной завистью сказал генерал.—Вы, говорят, получили от хана изрядный куш.
— Врут,—убедительно ответил Волков,— врут,— повторил он еще с большей силой.—Какой же это куш? Это задаток по договору на перевозку почты...
— Но вы передали исполнение договора старому подрядчику за вторую половину договорной суммы.
— И это знаете, Владимир Павлович!—удивился Волков и восхищенно хлопнул себя по колену.— Ну, и агентура же у вас! Только подумаешь, а вы уже знаете!
Вблизи дома кучер пронзительно свистнул. Рысак бешено рванулся вперед, вихрем влетел во двор и замер у подъезда.
— Ну, станишник, показывайте, как вы тут живете,— сказал генерал, снимая пальто с помощью хозяина и горничной.
Волков провел его в гостиную. Генерал, большой знаток и жадный любитель ковров, с завистью рассматривал пол и стены обширной комнаты, убранной коврами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98