Пойдем, поговорим. А ты, Миша, ложись отдыхать в кабинете...
Григорий молча прошел вслед за Волковым в гостиную. Хозяин усадил его у круглого стола и, расправив усы, закурил папиросу.
— Ты на меня не обижайся за Нату, Гриша. Ей богу, тебя жалко. Баб люби, да разум не теряй, а то они живо тебе на шею сядут. Их в руках надо держать. Ты уж поверь мне, кто-кто, а я баб знаю. А Ната бегает за тобой из интереса. Помнишь, тогда с пшеницей неприятность? Я ведь понял, что это она у тебя выпытала, но Клингелю ничего не сказал. Ната тебя давно бросила бы, да, верно, папаша не велит. Он с пшеницей крепко застрял. Половину капитала в нее вложил, а теперь зачуял неладное, боится. Ната сначала с тобой только поиграть хотела, голову поморочить. Ты думаешь, тогда на вечере у Клингеля я ничего не заметил. Все, Гриша, понял. Ты к ней в хорошую минуту подошел. Она тогда голову от злости потеряла, а ты теперь и пользуйся до поры...
Григорий с глубоким отвращением слушал своего бывшего хозяина, но ничего не мог возразить ему. Ната и теперь несколько раз пыталась говорить с ним об операциях Волкова и банка с пшеницей. Но Григорий помнил предупреждение Татьяны Андреевны и старался отмалчиваться. За последнее время Ната становилась все настойчивей, даже сердилась на него: «Ты считаешь меня, вероятно, глупой, не хочешь знакомить со своей работой. Где же твоя любовь, твое доверие».
Настойчивость ее разбивалась об упорство Григория...
Григорий сдержанно сказал, что Арсений Ефимович ошибается в своих предположениях. Ната добропорядочная барышня, их дружба не имеет ничего предосудительного.
Волков иронически улыбнулся.
— Гришенька, я тебя только по-свойски предупредил, а уж дальше ты поступай, как сам знаешь. Любовь, это, брат, как заноза, постороннему тащить больнее, чем самому.
Он встал, похлопал Григория по плечу.
— У меня, Гриша, с тобой большой деловой разговор есть, да минута неподходящая. Ты на меня сердит за Нату и скрыть не можешь. Мы с тобой об одном серьезном деле поговорить должны. Ну, беги, беги на свидание, опоздаешь — от девицы головомойка будет.
Григорий не пошел на свидание с Натой. Ревность и мучительные сомнения одолевали его. Он припоминал последние встречи с Натой, припоминал угрюмые взгляды Сыщерова. Тот часто прерывал их свидания. Григорий несколько раз встречался с ним в комнатке Наты. А на днях заметил, как тот при его приближении торопливо уходил из карагачевой рощи. Ната охотно шутила с Сыщеровым, забыв о присутствии Григория, подолгу разговаривала о делах отца.
А что, если хоть половина из сказанного Волковым окажется правдой? Григорий задрожал от одной мысли о вероломстве Наты. Он все забыл для нее: книги, любимые занятия, любимые мысли — все отошло, забыто ради одной ее. Григорий твердо решил выждать несколько дней, успокоиться, а потом объясниться с
Натой.
Вечером он зашел в квартиру Клингеля, который разрешил пользоваться его книгами.
Горничная сказала, что ни директора, ни его жены дома нет, а в кабинете занимается Елена Викторовна.
Елена сидела за столом и быстро писала. Она улыбаясь поздоровалась с ним.
— Живем на одном дворе, а видимся редко. Как вы поживаете, Гриша?
Григорий пробормотал о большой занятости делами банка.
— О, Самуил Федорович прямо в восторге от вашего усердия. Я даже один секрет узнала.
Григорий слегка насторожился.
— Это деловой секрет,— смеясь сказала Елена.— Вчера Волков просил Клингеля отпустить вас обратно к нему. Клингель на него рассердился и сказал, что не пустит. Он даже пообещал выдать вам какую-то большую прибавку со дня поступления... А теперь в награду за сообщение расскажите о ваших занятиях. Вид у вас мрачный, озабоченный...
Участливый голос девушки тронул Григория. Он сознался, что два месяца весны ничем не занимался. Но завтра идет договариваться с учителем-узбеком, окончившим Константинопольский университет, будет изучать турецкий язык. Потом собирается учиться в канцелярии хакима каллиграфии.
— Будете писать на согнутом колене?—смеясь спросила Елена.— Мне, Гриша, тоже, нужно сознаться, как началась весна — ничего не лезет в голову. Я все время провожу со своей ученицей в саду, слушаем соловьев. Совсем сентиментальная девица в духе героинь повестей Чарской.
Она рассказала, что за ней несколько раз заезжал на шарабане Андрей.
— Я на него очень сердита...— сказала Елена и покраснела. В последнюю поездку Андрей насильно поцеловал ее, и они чуть не рассорились.
Григорий взял из книжного шкафа последние номера журнала «Пробуждение» и стал прощаться с Еленой.
— Вы слыхали, чем окончилась попытка Шарифбая нанести удар Сауру?
Григорий оживился.
— Это с посылкой черной арбы за его дочерью?
— Ну, да, вы больше не интересовались Сауром. Нам удалось тогда же отправить его дочь в Петро-Александровск, к его родственнику. Она там живет второй месяц. Саур временно перестал извозничать, но это не помогло Шарифбаю. Сбить цены до трех с половиной копеек ему не удалось...
— Я очень жалею, что оторвался от этого дела. Были причины... Постараюсь в ближайшее время побывать у Саура...
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Андрей привез Григорию в банк записку от Наты.
— Вызывает на свидание,— со слабой усмешкой сказал Андрей, передавая товарищу беленький конвертик.— Я на твоем месте не пошел бы, Гриша.
Голос Андрея звучал устало. Григорий с участием взглянул на его осунувшееся лицо, странно блуждающие глаза.
— Ты нездоров?
Андрей растерянно коснулся рукой головы.
— Не знаю... Может быть. Я устаю очень. Просился у отца в Крым — не пускает. .Сыщеров не хочет оставаться без меня, боится забастовки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98