Он встал на середину большого мервского ковра, нагнулся, ощупал его:
— Какая прелесть! Какая необычайная шелковистость!— с восхищением воскликнул он.— Необыкновенная точность строгих классических восьмиугольников! А этот чудный орнамент из мелких рисунков... Да,— вздохнул генерал,— на офицерское жалованье такого ковра не купишь...
Волков слегка изменился в лице. Этот бесценный текинский ковер он когда-то подарил Татьяне Андреевне, ока его так любила. Но генерал явно напрашивался на подарок. Волков через силу выдавил на лице улыбку:
— Мы хоть и коммерсантами стали, Владимир Павлович, а старый наш казацкий обычай не забываем: что кунаку в нашем доме нравится, то ему дарим.
Генерал покраснел от удовольствия и с чувством пожал руку Волкова:
— Арсений Ефимович, такой чудесный подарок! Мне, право, совестно... Вот одолжил-то!
Волков позвал слугу-каракалпака и горничную, гремевших в столовой посудой, и велел им свернуть ковер.
— Пусть кучер сейчас же отвезет его к Абдурах-манбаю,— распорядился хозяин и пригласил гостя к столу.
Генерал щелкнул шпорами, приложился к холодной руке Татьяны Андреевны и подал Григорию два пальца.
Щедрый подарок развеселил генерала. Он вел себя за столом непринужденно и шумно, рассказывал армейские анекдоты, восхищался хлебосольными хозяевами, добрыми щами, паюсной икрой и без конца пил. Он горячо расхваливал Татьяне Андреевне ее мужа.
— Арсений Ефимович редкий человек, хозяюшка,— говорил генерал,— он настоящий казак и, оставаясь коммерсантом, сохранил казацкие традиции. Это и дорого нам у наших станишников! Разве я могу сравнить его со здешними Разуваевыми и Колупаевыми. У них ни совести, ни чести — одна коммерция...
Он рассказал Татьяне Андреевне о старике-мусульманине, хлопотавшем за слепых детей, с удовольствием передал Татьяне Андреевне слова старика, проклинающего обидчиков детей. Ему их перевели после окончания приема.
Татьяна Андреевна сидела бледная от негодования;
— И вы, генерал, не могли заступиться за этих несчастных детей, не могли воздействовать на коммерсантов! Какой позор!
Генерал слегка нахмурился:
— В чем позор? Право и закон на стороне коммерсантов. У меня, хозяюшка, кроме этого много забот. Вы, вероятно, слышали о новых беспорядках з низовьях...
Генерал говорил о восстании, вспыхнувшем среди дехкан южных округов ханства. Дехкане разбили кур-ганчу хакима, разогнали нукеров. Сам хаким с трудом спасся от верной гибели. Хан прислал в Петро-Алек-сандровск паническую телеграмму о бунте своих подданных и просил разрешения выехать под защиту рус- ских войск. Генерал предложил хану спокойно сидеть на троне и теперь торопился в низовья. У него был свой метод успокоения крестьянских волнений. Он выезжал с полуэскадроном казаков на места, задабривал подарками вождей и сердаров племен, потом с их помощью вылавливал зачинщиков бунта и публично вешал их на базарах. В высших кругах туркменской администрации метод успокоения генерала Гнилицкого получил широкое одобрение. В своих секретных письмах начальник края рекомендовал решительные действия генерала
Гнилицкого вниманию военных губернаторов областей и начальников уезда...
Генерал считал, что недовольство крестьян вызвано реформами великого визиря хана.
— Это джадиды подсказали ему идею реформы ханства,— ораторствовал генерал.— Постройка этих высших духовных школ, тюрем в европейском духе, дорого стоющих больниц,— все это вряд ли оправдывается необходимостью. Нужно прямо сказать, реформам не сочувствует ни большинство сановников, ни сам хан. Народ же верен традициям, освященным тысячелетиями. А все эти нововведения беспокоят его. Наконец, они противны духу шариата! Вы можете себе предста-: вить, хозяюшка, что хан — неограниченный владыка, а по мусульманскому закону—-высший духовный авторитет— должен по реформе получать жалованье, как, положим, какой-нибудь уездный начальник!
Григорий, весь обед не проронивший ни слова, наклонился к Татьяне Андреевне и вполголоса сказал ей: — Говорят, эти волнения раздуваются сановниками хана. По новой реформе земли их должны облагаться налогами, а до этого они никаких налогов не платили... Генерал услышал Григория и рассердился: — Вредные, недостойные разговоры! Вам, как служащему уважаемого Арсения Ефимовича, не следует их повторять. Народ вообще всегда недоволен и всегда готов волноваться против своих властителей. Здесь прямым поводом к недовольству народа служит грубое нарушение древних традиций, веками установленных и освященных мусульманских обычаев...
Волков имел свою точку зрения на причины происхождения волнений, но он не высказывал их генералу, а продолжал без конца угощать его водкой, настоенной на апельсиновой корке. К концу обеда генерал осоловел. Белки его мутноватых глаз покраснели, смотрели тупо. Он перестал узнавать своих собеседников и несколько раз назвал Григория именем его хозяина. Волков предложил гостю отдохнуть. Генерал с трудом поднялся. — Пойдем, дорогой мой, пойдем... Он обхватил Волкова за шею и с его помощью, шатаясь на длинных ногах, подошел к Татьяне Андреевне,
Судорожно икнув, генерал приложился к ее руке мокрыми усами и громко чмокнул губами.
Волков осторожно отвел генерала в гостиную, усадил на кушетку и велел горничной стянуть с него сапоги. Генерал вдруг раздумал ложиться. Он сидел на кушетке в носках, в расстегнутом мундире и, держась за пуговицу полувоенной тужурки Волкова, говорил:
— Ты казак, и я казак. Потомственный... столбовой дворянин... Отец завещал мне выкупить и восстановить именье в блеске, достойном нашего рода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98