Л лошадь стояла неподалеку, неподвижно, раздвинув узловатые ноги и с трудом удерживая на тощей шее большую костлявую голову.
Шурша распахнутым пальто, мимо прошла Надежда, та самая, жена погибшего штурмана. Она остановилась возле лошади, оглядела ее и громко засмеялась:
— Одр царя небесного... «Горят костры горючие! Точат ножи булатные!» Восемьдесят рублей килограмм.
Она запахнула пальто и опустилась на бревна рядом с Шурой. Достала папиросу, запыхтела ею, ловко сплевывая сквозь зубы. Насмешливо сказала:
— А ты что от меня бегаешь?! Или я для тебя зачумленная?!
Шура только пожала плечами и не ответила.
— Задаешься,— хмыкнула Надежда,— ясно...
— Чем?— не выдержала Щура.
— Своей порядочностью,— равнодушно ответила Надежда.— Но только по сегодняшнему времени твоя порядочность дешевле конского мяса. От мяса детишки на ноги становятся. Кровь теплеет. А от твоей порядочности
пользы для людей никакой... Ни книг об этом не напишут, ни лозунгов на клубе не вывесят. — А пускай,— хмуро сказала Шура.
— Не мяли тебя, не целовали,— усмехнулась Надежда.— Потом отцветешь, локти будешь кусать, да поздно. От твоего-то вести есть?
— Нет.
— А на полевую почту пишешь?
— А как же!— разозлилась Шура.
— Значит, поменялся адрес. Может, в госпитале побывал... В другую часть перевели. В военкомате спрашивала?
— Записали что-то. Сказали, что постараются найти.,. Да разве им до нас?
— Ничего,— насмешливо проговорила Надежда,— кое-кому и до нас дело есть. Находятся любители. Ты что тут сидишь? Очередь на лошадь заняла?
— Просто так...
— Я так думаю,— вдруг сказала Надежда.— Дважды жить не буду. Никто для меня еще раз это удовольствие не повторит, как пить дать... Но мне повезло. Порядочной и верной я уже была Теперь побудем и другой...
Из подъезда вышел Мишка-татарин и подошел к лошади. Он отвязал веревку и повел ее за сарай. Копыта мягко стучали по утоптанной земле. Лошадь шла за татарином, медленно переступая ногами и покачивая головой.
— От того, какая я,— продолжала Надежда,— ничего в мире не меняется. Лишь бы зла не делала, а там все — трын-трава... Кому я нужна? И перспективы на дальнейшее совсем нет. Вон нас сколько, баб-одиночек. А когда еще мужики настоящие вернутся? А вернутся, пацанки сопливые к этому времени подрастут... Не успеешь оглянуться, как придет старость. Без детей, без внуков. Старухи в платочках и темных юбках —вдовы бывших солдат...
Мишка-татарин вернулся из-за сарая и вошел в дом. Снова показался в подъезде, неся в охапке свернутые мешки, торчащие из клеенчатого фартука.
От Надежды пахло духами и крепким табаком. Она говорила спокойно, чуть посмеиваясь, изредка, сложив губы, раздувала огонек папиросы до синего пламени: И тогда освещалось ее красивое лицо с черными накрашенными
губами.
— Ты знаешь, как мой погиб?— сказала Надежда.— Прожектора светили сплошной стеной... Сотни зениток. Самолеты вспыхивали слева и справа, один за другим... И тогда команда: снять с себя куртки и набросить их на головы.
Чтобы не видеть ничего... Чтоб даже от страха не свернуть в сторону с боевого курса бомбометания. И корабль их вошел в разрывы, двигаясь ровно, точно по линейке... И никто не вернулся назад...
Мишка-татарин подошел к сараю, открыл его, недолго побыл там и, появился с тяжелой кувалдой. Он протащил ее по земле за ручку и остановился, у бревен.
— Уже сидите?— спросил он.— Раньше двенадцати не будет... Только своим стану продавать. У нас во дворе детишек больше всех.
— А катись ты со своей кониной,— сердито проговорила Надежда.— Живодер проклятый.
— Ай, ай!—покачал головой Мишка-татарин.— Тебе хорошо говорить, ты баба шлюха, стерва. Тебя даром и накормят, и напоят, а им что делать?!— Он кивнул на молчавшую Шуру и поцокал языком.
— Беда, беда... % тебе, Шурка, печенку дам. И крови дам. Колбасу сделаешь. В гости позовешь. Чай будем пить.
Он тихонько засмеялся и потащил по земле к сараю стальную кувалду.
— Черт, возьми!—выругалась Надежда.— Все о ком-то беспокоятся... И он туда же, благодетель! Лошадиный убийца... Пойдем, Шурка, к госпиталю. Там свидание у меня. Ничего, ребята...
— Знаете что?!— раздраженно сказала Шура.— Не трогайте меня. Идите сами, куда хотите.
— Так и будешь всю ночь сидеть на бревнах?
— Так и буду,— отрезала Шура.
Надежда отбросила окурок и решительно поднялась на ноги.
— Ну, вот что, ладно, пошли, я тебя с одним военко-матовским познакомлю. Если сумеешь его обворожить, то, глядишь, он тебе и поможет...
— Мне уже помогают,— недружелюбно ответила Шура.
— Дура, я серьезно,— перебила Надежда,— Одно дело в два места написать запрос, другое — в десять.
— Знаем мы эти знакомства,— прошептала Шура.
— Тю!—удивилась Надежда,—ты что? Пошли... Другого такого случая, может, и не будет. Я сегодня трезвая, а потому добрая. Глядишь, хоть тебе посчастливит...
Шура неуверенно встала и пошла за Надеждой. Тротуар скрипел под ногами женщин. Было темно, тихо и только от железнодорожного клуба доносилась патефонная музыка.
— Брр,— вдруг передернула плечами Надежда.— До чего же тоскливо... Это потому, что детей у меня нет,— подумав, ответила сама себе и замолчала.
— Возьмите в приюте,— посоветовала Шура.
— Ну ладно,— вдруг почти зло оборвала Надежда,— не тебе это решать!
Они прошли мимо черных навесов базара. В темноте, у столбов, стояли обнявшиеся пары. Виднелись солдатские гимнастерки и платки девчат. Иногда доносился приглушенный визг, бубнящий мужской шепот и легкий, чуть слышный треск жареных орешков, раскусываемых быстрыми зубами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73