.. Они созревают и падают, уже на полпути превращаясь в ничто, в темноту...
«Я потерялась,—вдруг подумала Шура.— Потерялась я...Куда уж мне найти другого... Нашли бы меня саму...»
Была, наверное/уже совсем глубокая ночь. Из-за сарая показался Мишка-татарин, проволок через двор свой молот, вернулся за шкурой. Долго гремел в стайке,-обрушивая в темноте поленницы дров и ругаясь. Наконец он вышел с лопатой и стал закапывать в землю остатки лошади. С ним еще кто-то там находился, светил ему керосиновой «летучей мышью». Потом- мимо бревен медленно протопала коренастая старуха, вся перегнувшись набок под тяжестью переполненного ведра.
— Доброй ночи,— сказала она, передыхая возле Шуры.
— До свидания,— ответила девушка.
— Все сидишь?— продолжала старуха.— Как пришла, все тебя вижу. Говорили, говорили мне бабы, что с тобой случилось... Как жить-то дальше будешь?
— Как-нибудь...
— Так не годится,— перебила старуха.— Как-нибудь — дело нелюдское.
— Устроюсь,— прошептала Шура..
Старуха скособочилась, ухватила покрепче дужку ведра и заковыляла со двора, шаркая сапогами и бормоча неразборчивое.Шура встала с бревен и вошла в неосвещенный подъезд. Чем выше она поднималась по скрипучим ступеням, тем труднее ей было идти по темной лестничной клетке. Она останавливалась, съежившись от холода, слушала настороженную тишину деревянного дома. Ей казалось, что если снова донесется чей-либо голос, то она не выдержит, начнет стучать во все эти затаившиеся двери, чтобы распахнулись они настежь, загремели, застучали шаги, появились бы какие-то люди и в крике, шуме, в громком скандальном споре, наконец-то, раз и навсегда, было бы покончено с ее собственной бедой, с Тоськиными несчастьями, с горем всех, населяющих этот трехэтажный бревенчатый барак...
Но стояла тишина.Шура своим ключом отомкнула дверь, сняла у порога ботинки и па цыпочках прошла в комнату. Не. раздеваясь, легла на кровать, закрыла глаза.
Дом изредка скрипел, потрескивал, кряхтел. Это было хмурое молчание старых износившихся бревен — боль ржавых болтов в терпеливых суставах...
ЭТО ТВОЯ ЖИЗНЬ
Уходила Тоська на работу в пятом часу утра. Дом еще спал, и под ее осторожными шагами гулко скрипели половицы. Раньше они, Тоська и Шура, собирались в столовку вместе, появлялись там, опережая всех, и начинали чистить картошку. А сегодня она шла одна.
Тоська заглянула в комнату — подкрашенные губы, остренький носик припудрен, а в глазах тревога.Шура лежала на кровати, лицом к стене, в измятом платье. Она не спала, но на стук не обернулась.
— Я пошла... Ты слышишь?
— Иди,— неохотно ответила девушка.
— Ты не беспокойся,— Тоська присела на край постели.— Мы тебя устроим на работу. Не к нам в столовую, так в другую. У меня много знакомых.
— Зачем?— спокойно спросила Шура.
— Как — зачем?— удивилась Тоська.— Жить-то надо?
— Конечно,— согласилась Шура и, подумав, добавила:— Война скоро кончится... Может, даже через год...
— Вот, вот,— подхватила Тоська.— Год еще выжить надо.
— Сколько можно... выживать?— усмехнулась Шура.
— Не понимаю,— растерялась Тоська.
— Все ты понимаешь прекрасно,— вяло ответила Шура.— Не притворяйся...
Тоська страдальчески наморщила подбритые брови, от-вела в сторону взгляд. Сказала хмуро, не повышая голоса:
— Я по две смены у котла стою... От жары глаза чуть не лопаются. А руки... Волдыри от кипятка... Еще что хочешь от меня? Я мужа похоронила. Когда уходил, я ему сама посоветовала: «Обо мне не беспокойся, делай свое дело...». А если я веселая или поплачу, поплачу и перестану, то чего проще... Война топнет, а я ей язык. Иначе с ума можно сойти...
— К чему ты мне это говоришь?— сухо спросила девушка.— Или и я сутками помои не таскала? И мне писем нет... Сейчас этим никого не удивишь.
— Видишь ли, в чем разница...— Тоська покраснела от неловкости, но продолжала.—Ты, кроме всего этого, мало что еще вокруг замечаешь. Иному горе глаза прикроет, как шоры, и ходит он — на два шага вперед не видит.
— А на что смотреть?!— вспыхнула Шура.— Как я тут валяюсь на кровати, никому не нужная?!
— И лежи!-неожиданно закричала со злостью Тоська.— Разглядывай потолок! Вон трещина... Вон еще... Строй из своих переживаний колокольню аж до второго неба! Выше всех! Звони на весь мир, какая ты несчастная... Выбрала самое подходящее время!
— Что же мне делать? — прошептала девушка.
— Небось мой Петька об этом тогда не спрашивал,— жестко ответила Тоська.— И другие тоже... Ты. не в гостях. Это твоя- жизнь.
— Неправда,— перебила Шура.— Все не так... Я приезжая. Я тут чужая.
Тоська резко повернулась и погрозила пальцем:
— Нет уж, голубушка. Сейчас на чужих и своих делятся по другим признакам!
— Но мне же в самом деде некуда деться! Ты только подумай...
— Вот как! — Тоська презрительно засмеялась.— Я могу тебя устроить куда хочешь. Даже на хлебозавод! И проживешь там свой год. Еще и поправишься на дармовых харчах. - .
Шура привстала на постели, с ненавистью посмотрела на нее.
— За кого ты меня считаешь? Тебе не стыдно?! Уходи отсюда... Уходи!
Тоська замолчала, потом чуть слышно проговорила:
— Ты извини... Я что хочу? Я хочу, чтобы ты поняла... Война идет. И еще, может, долго она будет... И не щам с тобой на кого-то надеяться. Сейчас на нас надеются. Понимаешь? Это самое главное. А когда все окончится,-будет по-другому... Тогда закрывайся в комнате и плачь, не переставая, хоть целый месяц. Твое настоящее право...— Тоська осторожно тронула девушку за плечо.— Вечером придет с дежурства капитан, и решим втроем, как дальше быть. Мефодий Иванович умный человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73