— Он посмотрел на нее и вдруг смутился.— Что ж ты думаешь, я не понимаю, почему ты тогда исчезла... Ну, да ладно, иди. Ни пуха ни пера, Шурок.
— Боюсь я,— вздохнула Шура и, поежившись, решительно перешагнула порог цеховых ворот.
Ей дали помятый сатиновый, халат, брезентовые рукавицы и тяжелую тачку на одном колесе, с кузовом, склепанным из листовой стали. Она должна была подбирать у прессов обрезки металла и отвозить их в дальний конец цеха, к большому дощатому ящику. Десятки станков сжимали, мяли, тискали и -гнули маслянистое железо. Готовые детали загромождали проходы. Слышался звон жести, стон сжатого воздуха, в трубах свистел пар. Малые прессы стучали, как пулеметы, выбрасывая на кирпичный пол кружки, дужки, планки и шайбы...
Рукоятки у тачки словно были отлиты из чугуна. Они оттягивали плечи, выворачивая суставы. Ныла шея. Пот струйками стекал по спине. Ночь была бесконечной. В обеденный перерыв Шура чуть поспала, прикорнув у своего ящика. Ее разбудила женщина-мастер, и все началось С самого начала. Она подбирала обрезки, бросала их в тачку, толкала перед собой вдоль фронта станков, швыряла В высокий ящик, поднимаясь на цыпочки. Время остановилось. Окна по-прежнему закрывала ночь.
«Неужели не выдержу»? Она смеживала. веки, и темнота качалась в глазах. Казалось, что она не идет по пролету, стуча по кирпичам солдатскими ботинками, а бесшумно плывет в грохоте станков.
Наверно, со стороны все выглядело обычно. Девчонка в замасленном халате катает железную тележку, полную острозубых обрезков. Она иногда отдыхает, вытирает с липа нот, потом хватается за ручки, и колесо снова начинает стучать по выбоинам пола.
А Шура в это время думает: «...У меня нет сил.-Ненавижу тачку и того, кто ее придумал... Какой воздух... Воздух, которым надо дышать, горячий и сухой, как нафталин... Сколько железа! Черное, тяжелое, с душным запахом окалины и режущими руки краями... Оно лежит в тачке, валяется возле прессов...»
Смена закончилась, но Шура еще долго сидела у ящика, отдыхая. Потом пошла по заводу. Все так же гудела земля. Легкий туман клубился между цехами. Серый рассвет вползал в узкие коридоры между зданиями. Она видела самолеты. Они стояли по нескольку штук, без крыльев, пропеллеров, без хвостов. Некоторые из них лежали на земле, словно придавленные своей тяжестью. Они были уродливы, и Шура проходила мимо, не останавливаясь. Почему-то ей казалось, что она должна увидеть необычное. Пока не знала, что, но все шла по заводу, как по незнакомому городу, за. каждым поворотом ожидая чуда,
Ночь была так тяжела, сколько раз она стояла у .ящика, думая о себе, о жизни, о Володьке...
Цехи расступились, и она увидела поле. Гигантская бетонная полоса уходила к лесу. Трава была в росе.
Самолеты стояли длинным рядом, крыло к крылу, тонкие, вытянутые, хищно привстав на шасси и словно вглядываясь в пасмурное небо конусами клювов, держащих трёхлопастные пропеллеры. Они не были похожи на птиц. Литые зеленые тела их с твердо торчащими хвостами напоминали Шуре стремительные обводы катеров. И у тех, и у этих было что-то рыбье, быстрое, скользящее. Странно думать, что их сделали человеческие руки. Казалось, они выросли из чего-то сначала маленького, но уже имеющего законченную форму. Выросли, вытянулись, окрепли и стаей пришли к бетонной дороге, чтобы по этому узкому фарватеру вырваться в низкое небо. .
Шура стояла на краю поля, по колени в траве, завороженная тишиной взлетной полосы, встревоженная, воспоминаниями об откинутых назад корабельных мачтах, белых бурунах под бугшпритом... Она снова вспомнила уходящий в дым буксир «Скиф» и увидела его черты в проводах антенн и резко вздыбленных закамуфлированных фюзеляжах. И подумала о небе, которое ожидало истребителей...
Шура подняла голову и первый раз посмотрела вверх не просто, так, как обычно, а желая разглядеть это бесконечное пространство, увидеть его глазами летающих людей.
Оно было белесое. В него ступенями уходили серые облака, постепенно превращаясь в грязные полосы, похожие на разметанные ветром неподвижные вихри. Словно громадные дыры, голубели окна, в них был свет. От их нескончаемой бездонности кружилась голова. На горизонте темные тучи горели в красном огне.
В небе было пустынно, одиноко и холодно, и Шура медленно опустила голову. Она села на- траву и, словно проверяя незыблемость земли, протянула пальцы к стеблям, сжала их в ладонях до хруста корней. Сидела так долго. Где-то глубоко в ней продолжала жить тревога, рожденная небом. И, сама не сознавая почему, она терпеливо оставалась у края бетонной полосы, ожидая первого взлета истребителя...
И время пришло. Сначала притарахтел бензовоз. Люди засуетились у крайнего самолета. Потом, вспыхнула бесцветная ракета. Истребитель медленно развернулся и, покачиваясь, увеличивая скорость, побежал по аэродрому.
«Может быть, он увидит Володьку,— вдруг подумала Шура.— Пролетит над ним... Пусть он никогда не разобьется. Пусть будет счастливым...Господи, обрати на него внимание, Володя... Я смотрела на него. Ты пойми... Я его
делала...»
Шура бежала по полю, путалась ногами в густой траве, амолет шел на нее, неся перед носом вибрирующий круг ропеллера.
— Эге-е-ей! — закричала Шура и замахала руками. На миг она увидела круглое днище самолета, выхлоп огня из мотора и звенящие тонкие крылья с алыми звездами. Грохот накрыл ее и унесся в небо.
Когда она шла домой и проходила через площадь, то увидела громадную карту на облупившейся под дождями фанере. Шура остановилась и стала смотреть на угловатые выступы передовой линии фронта, которая узкой трепещущей нитью перерезала землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73