— У меня, знаете, тоже... Ни писем, ничего...
— Федю убили,— прошептала Тося.— Мешок его принесли... Что от человека осталось?.. Портянки... Сухарей пачка да ножик...
— Неправда,—осторожно возразил капитан.—Не просто убили... Не поездом зарезали и не под машину попал. Он офицер. Защищал Родину.
Тоська молча стояла у крана. Тонкой струйкой текла вода, разбивалась об эмалированную раковину.
— Вот... Еще кружка осталась,— проговорила она.— Пол-литровая...
И пошла в. комнату.Капитан долго сидел на табуретке, худой, с чахоточной впалой грудью и по-совиному круглыми глазами под толстыми стеклами очков. Шура стояла у стены.
— Женщин жалко,— вдруг сказал капитан.— Куда ни пойдешь — везде женщины... Как будто весь мир состоит из женщин. Им и оплакивать, и рожать... Я тушенки немного принес. Ты поешь, Шура?
Он достал из кармана галифе небольшую консервную банку, отогнул уже открытую крышку и поставил на стол. В перочинном ноже нашел ложку и выскреб из банки на блюдце горку тушенки.
— А это Тосе... Ешь, не стесняйся.
Шура стала пальцами брать кусочки и медленно разжевывать сладкие волокна, окруженные тонким слоем тающего во рту белого жира.
— А я на завод устроилась,— неожиданно проговорила Шура.
— Правильно сделала,—похвалил капитан.— Вопрос стоит не о том, чтобы выжить. Понимаешь? Не только выжить...
— У меня муж на войне,— сказала Шура.
— Муж? — удивился капитан.
— Мы еще не зарегистрированы,— смутилась Шура.
— Жених,— догадался капитан.
— Нет... муж,— решительно перебила Шура.
Капитан, внимательно посмотрел на нее и, скомкав под локоть белье, вздохнув, тронул пальцем переносицу очков, пошел из кухни, сутулый, в длинной, до колен, гимнастерке, со сдвинутыми с плеч погонами.
А Шура еще долго сидела на кухне, слушала, как стучат часы, смотрела в окно, в котором плыли облака, синие, вечерние, и ожидала часа, когда надо будет идти на завод. И это ожидание тревожило ее не столько своей неизвестностью, сколько томительным предчувствием жизненных перемен...
САМОЛЕТЫ
В грохочущем, черном, закопченном штампово-прессовом цехе Шура встретила Ивана. Сначала не узнала. Шел навстречу высокий парень, чумазый, в короткой засаленной стеганке, с кепчонкой на затылке.
Потащил ее, растерявшуюся, к воротам. Они -выскочили из гремящего цеха на улицу и на секунду оглохли от тишины.
В темноте завод казался нагромождением черных кубов. Из-за покрытых пылью и копотью стекол кое-где тускло сочился желтый свет, да на колоннах строящегося цеха прыгали огни электросварок. Завод тихо гудел, и казалось, что утробно дышит земля, чуть подрагивая и сотрясая все, стоящее на ней.
— Пошли,— сказал Иван и потянул ее за собой.— Ты наших видела? Ну, тех, соседей по вагону.. Это ты только одна куда-то скрылась.
Они вошли в кузнечный цех, и Шура поразилась, увидев, что над ним нет крыши. Вверху мерцали звезды, а здесь черные, похожие на раскоряченных великанов, гремели молоты. Между их станинами как у кривых ног, лежали груды синего раскаленного металла, и тяжелые чушкй с размаху били по брызжущим искрами деталям. Стоял такой грохот, что казалось, чем-то тугим надавили на барабанные перепонки.. Ошалелая от шума, блеска и пламени нагревательных печей, Шура шла, втянув голову в плечи, стараясь не смотреть по сторонам.
Иван толкнул какого-то человека, тот оглянулся, они о чем-то стали жестами переговариваться, кузнец неслышно ахнул, всплеснул руками, и вдруг Шура узнала Синченко Того холостяка, который в пути все время спал на нарах, головой упираясь в стенку и выставив в узкий проход
громадные ступни. А сейчас перед ней стоял высоченный дядька в разорванной на волосатой груди рубашке, потный, красный, и лицо его радостно улыбалось.
И что-то екнуло в сердце Шуры, она слабо ответила улыбкой и ткнулась носом в его твердое плечо. А тот хлопал ее. по спине, отодвигая на расстояние вытянутых рук, рассматривал, как диковинку какую, и, может быть, что-то кричал, потому что был виден его открытый рот, но вокруг все рушилось и падало, звенело и стучало, плясал огонь, взметались искры, и голова у Шурки плыла, как на карусели...
— Узнала?! Узнала?!—: Иван счастливо смеялся и тянул девушку дальше.— Они там такое клепают... Самолет не так уже легко делать! Самолетик на четыре тонны тянет! На_него попотеешь, да зато потом любо-дорого посмотреть...
Они прошли мимо бесконечно длинных зданий.
— Здесь агрегатные цеха... фюзеляжный... крыльевой... оперения... капотный... Их тут до черта... А дальше самое главное — основной сборочный конвейер. Утром посмотришь. Тут так — гайку сделаешь, и пойдет она телепаться по цехам. Каждый на нее что-то навешивает. А потом глядишь—самолет! Ей-богу! А всю эту бандуру, весь завод, заново поставили. Помню, дождь шпарит, снег сыплет, а мы уже у станков крутимся. Черт его знает, как вытянули... Слушай,— он даже остановился,— а цыгана помнишь?! Ну, того, что с женой ехал. Еще молодоженами были. На сборке вкалывают. Я тебе всех покажу...— Он вдруг остановился и посмотрел на часы, с шиком сдвинув рукав.— Тебе на смену пора. Двинули назад...
Они торопливо зашагали по заводу. Иван все оживленно говорил, стараясь не обогнать девушку.
— Мы тут все из сибирского делаем... Трубы для фюзеляжа местные заводы дают... Крылья гоним из сосны. Может только алюминий привозной, да его немного надо. Наши «Яки» на весь мир известны! Это ничего, что ты подсобницей назначена. Поишачишь немного, приглядишься, и на станок поставят...
У ворот цеха Иван с сожалением вздохнул.
— Жаль, что ты в ночную, а то бы побродили... Я тебя завтра найду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73