Рукава начинались где-то возле головы, заканчиваясь у локтей, обнажая худые руки, покрытые цыпками, в разводах грязи.
Среди деревьев показался человек в шинели. Шура обхватила ствол, прижалась щекой к коре и заплакала, чувствуя, как тяжесть обмякшего тела размыкает стиснутые пальцы и клонит ее в сторону.
— Володя-я,— негромко позвала она и стала падать навзничь, царапая ногтями осиновую кору...
Очнулась Шура в темноте. За маленьким зарешечен-ньм окном чуть светились звезды. Она лежала на каких-то мешках, укрытая толстым брезентом и одеялом. Она шевельнулась и, вытягивая руки, вдруг коснулась пальцами теплой кожи живота. И с испугом поняла, что раздета догола. На ней не было ничего. Она тревожно замерла, прислушиваясь к звукам. Было удивительно тихо. Одеяло, наброшенное поверх брезента, пахло махоркой и мужским потом.
Спустя немного времени послышались чавкающие в грязи шаги. Люди остановились рядом, и один из чних со злой усталостью матерно выругался...
— ...Сгнием тут, Петр Иванович. Ну куда мы с такой машиной?
— Я этого шофера,— с угрозой ответил второй, наверно, Петр Иванович,— застрелил бы собственной рукой...
— А он уже далеко... Ему ваши слова, извините за выражение, до фени...
— Может быть,—перебил звонко Петр Иванович,— вы, тоже мечтаете драпануть?
— Может быть,—уклончиво ответил первый.— А что? Дело наше пропащее... Сунем в машину ком пакли с бензином и айда...
— Нет уж,— помолчав, ответил Петр Иванович,— я лучше сам застрелюсь.
— Что-то вы сегодня расстрелялись,— угрюмо засмеялся первый и стал громко, с надсадным завыванием, кашлять.—Тьфу ты, напасть... Спать пошли. Вы полезайте в кузов, а я в кабинке покараулю.
— Девчонка там,— неуверенно сказал Петр Иванович.
— Ну так что?—весело произнес первый.— С девкой теплее... Вещички-то ее заберете?
— Высохли?
— Да что вы?! Им сохнуть... — Пусть висят...
Скрипнула дверь, и в темноте прорезался длинный прямоугольник, в котором засветились звезды и возник черный силуэт человека. Что-то бормоча неслышное, он опустился на колени и пополз к Шуре, посверкивая стеклами очков. Девушка вцепилась пальцами в края брезента, и когда чужие руки зашарили- по ее плечам, с силой выпрямила согнутые ноги. Человек тихо ойкнул и упал на мешки, слившись с темнотой. Из кабины постучали, и сиплый от кашля голос спросил:
— Что там? Военные действия разыгрываются?
— Дура ты, дура,.— сердито сказал невидимый Петр Иванович.— Пригрели, приютили, а она ногами по ребрам... А если ничего не видно?
— Не подходите,— тихо прошептала Шура.
— Да кому ты нужна?!—со сдерживаемой яростью произнес Петр Иванович.— Хоть сейчас можешь идти куда хочешь. Держать не будем. Притом машина секретная. Не имеем права!
— Куда же я раздетая пойду?— чуть успокоившись, спросила Шура.— Отдайте вещи.
— Ладно, чего там... .лежи,— вздохнул Петр Иванович.— Сохнут твои тряпки.
Они замолчали. В неподвижной тишине были слышны только легкие порывы ветра, которые налетали на деревья, и шорох мешков, когда на них поворачивалась Шура или все еще невидимый Петр Иванович.
— А кто меня раздевал?—осторожно спросила Шура.
— Кто?— отозвались из угла.— Мы, конечно!
- Кто же вас просил?— с обидой произнесла Шура,— Кто? Я просила вас?
Голос ее задрожал от возмущения.
— Брось ты это,— растерянно проговорил Петр Иванович.— В темноте ничего и не видно было. Так, белое что-то...— Он почти закричал на нее.—А ты хотела дуба врезать? Да, дуба врезать от простуды?
— Тоже мне... спасители,—пробормотала Шура и, уткнувшись лицом в пахнущие бумагой мешки, тихонько заплакала, вспомнив, как шла по лесу в рваной стеганке, содранной с чучела... как били капли по ржавым гусеницам.... вода стекала с колен, хлюпала в калошах, и пальцы с посиневшими ногтями неподвижно лежали в луже... Хо-
тела умереть, а потом....
— Товарищ милиционер, вы не спите?—вдруг громко спросил Петр Иванович.
— Нет, не. беспокойся, начальник,— отозвались из ка-бины.
И снова наступила тишина. В зарешеченном, толстой проволокой окне пропали звезды. Синим стало разбавлять темноту. Петр Иванович засыпал — было слышно, как тяжело он дышит и постанывает, ударяя в борт машины сапогами.
— Что вы везете?—задала .вопрос Шура и сама испугалась своего громкого голоса.
— А! Что?.— очнулся Петр Иванович, и было слышно, сак он сел на мешках.— Фу ты, черт, задремал... Что зезем?
-Да.
— Деньги... восемь мешков,— спокойно ответил Петр Иванович и зевнул.— Вот застряли. Шофер драпанул. А я материально ответственное лицо...
Он замолчал, потом сказал с недоумением:
— Восемь миллионов, а целый день какие-то корешки жуем... Жрать нечего. Смехота! Вот жизнь пошла... Ты кем была-то?
— Судомойкой,— произнесла Шура.
— Ая заведующим районным отделением госбанка!! Звучит... Тебе дать миллион?
— Для какой бабушки он мне нужен?— фыркнула Шура.
— И тот, в кабине, не хочет,— вздохнул Петр Иванович.—Да я не дал бы... Меня не то что за миллион, за копейку под суд запросто отдадут. Мы казначеи государства. Государство на нас надеется...
— А бриллианты тоже везете?— полюбопытствовала Шура.
Петр Иванович перебил ее с возмущением:
— Бриллианты только в романах! Я не ростовщик. Я честь и карман государства!
В голосе его звучала гордость. Теперь она его разглядела. Он сидел у стены, и рассвет, поднимающийся за окном, выбеливал лицо, оставляя тени в глазницах, около носа и во впадинах щек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73