..
Шура метнулась к одной двери, к другой, закричала проводнику что-то неслышимое в общем гаме и беспомощно остановилась среди водоворота, в котором вращались узлы, чемоданы, вещевые мешки, слышался плач, удары кулаков по железным бокам вагонов...
— Вот и уехала.,.
— Так для тебя это лучше,— сказал капитан.— Вон сколько таких же, как ты... С ними не пропадешь.
Он кивнул Тоське, и они стали решительно пробиваться к хвосту эшелона.
Иван обрадовался. Поставил мешок у ног, закурил, хитро посматривая на растерянную Шуру.
— Домой пойдем... завтра на работу. Вернулись запыхавшиеся Тоська и капитан.
— Быстрее... За нами!
Все побежали по перрону, расталкивая людей, держась вместе и боясь потеряться в толпе.
— ...Я проводницу уговорила,— на ходу, задыхаясь, кричала Тоська. Вагон переполнен под завязку, но куда-нибудь приткнут... Ты только пиши. Не забывай...
— Никогда... в жизни,— отвечала Шура и, остановившись, искала поверх голов фуражку капитана.
Они нырнули под колеса, перелезли через путь и оказались с той стороны эшелона. Проводница чуть приоткрыла дверь, и, подталкиваемая руками, не успев даже попро-
щаться, сказать этим людям слова благодарности за все, за все, что они сделали ей в жизни, подхваченная другими руками, уже из вагона, Шура исчезла в тамбуре.
— Шура-а! Шура-а!!! — Иван забарабанил кулаками в дверь, в отчаянии заорал.— Шура-а... на минуту... Шура...
Тоська заплакала, побежала вдоль окон, громко крича:
— Выгляни в окно-о... покажись., где ты?..
Надежда молча стояла с капитаном, хмурая, сцепив пальцы на бахроме шали. Она тоже была готова заплакать и, сдерживаясь, покусывала накрашенные губы. Капитан держал ее под руку, строгий, красивый, с бледным,' гладко выбритым лицом.
— Черт,— тихо сказал он,— хоть бы окно открыли... Наверно, завидуешь ей?
— Она счастливый человек...
— Будет счастливой?
— Уже счастливая...
В темноте тамбура Шуру толкнули, она наступила на что-то мягкое, мешок ее затерялся среди других вещей.
— Куда лезешь?! — закричал мужчина.
— И так полно! — подхватили другие.— Дохнуть нечем... Никого не пускать!..
Глаза привыкли к темноте, и Шура увидела тамбур, заваленный чемоданами. Люди сидели на корточках под стенами. На плащ-палатке лежал коренастый офицер со взлохмаченными волосами и в расстегнутом кителе с тяжелой грудой орденов и медалей. В раскрытую дверь был виден вагон с откинутыми полками, торчащими сапогами, ботинками, бритыми головами, женскими платками и шапками. Вагон был набит по самую крышу. Сидели даже на верхних, багажных полках. Люди забили проходы, слышался сплошной гул, взрывы смеха, одинокие женские голоса. От одного конца вагона.в другой по рукам передавали трехлетнего мальчишку в помятых ситцевых штанишках на помочах.
— Братцы, дальше... герой писать хочет... Эй, Борьку возьми... Создайте пацану удобства...
Офицер подхватил мальчишку и пошел с ним в туалет. Вернулся назад, протянул его какому-то солдату.
— Порядок в танковых частях... верните мамке... Увидел прислонившуюся к стене Шуру.
— Далеко, красавица?
— До Москвы... А потом дальше,— тихо сказала Шура. - Куда ж тебя пристроить? — он почесал затылок,
— Да наверх,— подсказал солдат.— Размера она ма« ленького... Войдет.
— Конечно,— зашумели вокруг.— Отдельная квартира... Позавидовать можно...
— Правильно,— решил офицер.— Полезешь туда... Шура подняла голову и увидела под крышей вагона плоский ящик.
— Там зимой уголь возят,— объяснил офицер.— А сейчас пусто... Ноги подожмешь и красота... И патруль не найдет,— хитро закончил он.
Офицер приподнял мешок Шуры, чтобы забросить его в ящик и обрадованно закричал:
— Ты смотри... Картошка?! Живем, братва... А у нас тушенка. Как думаешь, годится?
— Еще как,— засмеялась Шура.
— Тогда давай, лезь!
Несколько рук взяли Шуру и взметнули ее высоко под крышу. Она ухватилась пальцами за край доски и втиснулась в узкий ящик. Там пахло углем, пылью и было жарко.
— Ну как? — послышался снизу голос.
— Порядок в танковых частях! — Шура свесила голову из ящика. Офицер и солдат стояли внизу, закинув головы, смотрели на нее и улыбались.
— Как в скворечнике... Еще выглядывает!
Сквозь гомон вагона Шура услыхала стук в железную дверь и приглушенный крик Ивана:
— Шура-а...
— Я зде-е-есь! — подхватила девушка и ботинками забарабанила в стену вагона.— Ива-ан... Тося-я-я...
Дернувшись, поезд медленно тронулся от перрона. В тамбуре было темно, и только в запыленное окно полосами пробивался свет. Он то тускнел, то становился ярче — это проплывали мимо станционные дома... Колеса убыстряли свой бег, и вот они уже грохочут сплошным звонким гулом.
Сжавшись в своем ящике, Шура притихла. Она видела над собой потрескавшуюся краску досок и ржавые шляпки железных заклепок. Ящик качался, вздрагивал на стыках рельсов. Все дальше уходили привокзальные здания, железный путепровод, город с изломанными деревянными тротуарами, кирпичными цехами и травяным полем, на котором, крыло в крыло, стояли неподвижные самолеты, ожидающие утреннего чистого неба...
И между тем, что Шура покидала, и что ее ожидало впереди, было громадное расстояние в восемь месяцев войны. Но она знала, верила: наступит час, и встреча состоится. Ее встреча. Встречи других. И, наверно, все буДет не так, как Думалось в грязных окопах, как вынашивали люди в рабочих бараках и землянках. Прошлое не вернется. И многие станут друг другу чужими и незнакомыми или еще более близкими и родными. Сколько людей отшатнет и испугает происшедшая в них за эти годы перемена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73