.. Да что там?! Вдруг сегодня утром труба заиграет тревогу, выстроят поротно и поведут к железной дороге... Надо решаться. Уйти пока темно, взять Шурку и привести ее к дверям загса... Ну, опоздает к завтраку. Невелика беда, посадят на гауптвахту. Зато Шура... Если он добровольно пришел в военкомат и готов хоть сейчас в окопы... Неужели он не заслужил перед этим своего счастья?! Главное, пока не рассвело...
Володька протянул руку, нащупал гимнастерку и шаровары. Он надел их под одеялом, тихонько слез с нар и, захватив ботинки, на цыпочках пошел к двери.
Дневальный спал.Сидя в мокрых от росы кустах, Володька закрутил обмотки, застегнул ремень и осторожно направился к дыре в колючей проволоке.
Еще было темно, когда Володька вошел в город. Он долго шагал по безлюдным улицам. Где-то гудели паровозы. Там находилась станция. Она встретила его шумом. Громко бубнили репродукторы. В зале ожидания вповалку, на скамьях и на кафельном полу лежали люди. Ревели дети. Перешагивая через спящих, бродили цыганки в грязных шелковых платках. У бачка с водой толпилась очередь. В спертом воздухе пахло давно не мытыми телами, пеленками и столовскими щами.
«Беженцы,— подумал Володька,— все с запада... Скоро и город будет эвакуирован... Куда денется Шура? Правильно сделал, что решил прийти к ней, Потом могло быть поздно...»
Так он вышел на высокую насыпь. Слева и справа тянулись унылые деревянные бараки с редко светящимися окнами. И вдруг Володька как-то пронзительно ясно и четко увидел одинокие деревья, бледнеющие облака на небе, небольшое скошенное поле с жидкими копешками сена, придавленными камнями и сучьями, чтобы не разметал ветер. Увидел.и подумал, что вот это и есть то, что ему Придется защищать. И все громкие слова никогда не смогут сказать больше, чем он сам почувствовал в мокрой гальке насыпи, в серых нитях рельсов, в побитых дождями длинных бараках железнодорожных рабочих...
Предрассветный базар нешумен и деловит. Люди толпятся между каменной стеной и старым забором. На столах овощи, мясо. Раздражающе пахнет жареными пирожками. Желтые лепешки масла лежат в тарелках с водой. В широких кринках — топленое молоко, подернутое пенкой. Коренастые старухи в теплых платках призывно постукивают деревянными ложками по краям эмалированных кастрюль, полных густой сметаны.
Володька достал из кармана перочинный ножик и свернул на барахолку. Чего только здесь не продают?! Рядом С хромовыми сапогами набор почтовых открыток. Ржавая мясорубка да патефонная труба... А там вон и самовар. Старинный, с чеканным ожерельем из медалей.
Громадный детина со стопкой новеньких кепок на голове пробивается к Володьке, оценивающим взглядом окидывает сверху донизу.
— Продай гимнастерку.
— Ты что, сумасшедший?!— пожимает плечами Володька и подкидывает на ладони перочинный ножик.
— Ботинки?— не унимается детина.
— Иди к. черту,— ругается Володька.— Купи ножик.
— На ляд он мне нужен,— усмехается детина.— Портянки есть?
— Есть,— неуверенно говорит Володька.— Они же грязные...
— Давай, скидывай, парень. — Ты что, в самом деле?
— Разувайся, говорю!
— Здесь?!
— Стесняешься?!—хохочет детина.— Ну, пошли за ларек.
Они отошли за фанерный киоск и Володька, опустившись на землю, стал скатывать обмотки. Затем расшнуровал ботинки, снял их и развернул портянки. Детина встряхнул их и посмотрел на свет.
— Годится... Держи десятку.
И ушел, сунув портянки в карманы штанов. На эти деньги Володька купил пять роз. «Свадьба, так свадьба.. Один раз женимся,—подумал он, шагая по улице.— Шурке приятно будет...»
Он постучал в дверь и открыл ее, не ожидая ответа. Шура стояла на коленях, в ситцевом платье с подоткнутым подолом и выжимала тряпку.
— Чудеса-а,— сказал Володька.— Кто же с утра моет полы?!
Она осторожно, еще не веря своим глазам, поднялась с пола, приложила кончики пальцев к губам, словно задумавшись на мгновение, и вдруг бросилась к Володьке.
— Ты-ы!
Мокрые руки обвились вокруг шеи Володьки. Ликующий голос зазвенел на все общежитие.
— Володечка-а-а?! Это ты?!..
— Цветы, осторожнее,— он поднял их над головой.— Задушишь красноармейца! Карау-у-ул!!
Повалились на кровать, хохоча и не выпуская друг друга из объятий. Со стены сорвалась картинка в рамке и ударила Володьку по лбу.
— Все-е!— закричал он.— Сда-ю-юсь... твоя взяла...
— Вот тебе... вот...— Она целовала его и старалась дернуть за ухо.—Пришел!! Раньше не хотел приходить? Не хотел?!.
— Стой! Стой! Где цветы...— Володька придавил Шуру подушкой и вскочил с кровати. Он поднял с пола свой букетик и, солидно одёрнув гимнастерку, сказал густым басом:
— Гражданка Шура, гражданин Владимир предлагает вам руку и сердце... А также свою оболваненную казарменным парикмахером буйную голову!
— Ты что, Володька?! — она смотрела на него с кровати веселыми глазами.— Ты, случаем, не чокнулся? О чем ты говоришь?
— Разговорчики! — прикрикнул Володька.— Высшее командование выделило мне для семейных дел ровно час. Одевайтесь — и в загс!
Она медленно слезла с кровати и подошла к столу. Села, серьезно поглядывая на стоящего посреди комнаты Володьку.
— Никуда я не пойду,— тихо произнесла она.
— Почему?! — растерялся Володька.
— Не пойду — и все,— упрямо повторила она.
— Здорово...— пробормотал .Володька и, отшвырнув на кровать цветы, тоже сел за стол.— Ты мне не веришь?
— Верю.
— Так в чем же дело?! — Володька даже кулаком грохнул по столу.— Что за детский сад?!
Шура настороженно следила за ним, исподлобья бросая чуть испуганные взгляды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73