— ....Фирсовы?! Три души...
— Здесь мы, здесь, сынок! — отозвалась старуха, проталкиваясь к машине. За ней в сбитой шляпке, держа на вытянутых руках какой-то узел, пробивалась Таисия Петровна. Старуха озиралась и кричала в толпу:
— Ванька-а! Чертов сын... Где ты, напасть моя?! Ива-а-ан!.. Люди добрые, помогите хоть вещи перетащить... Ива-а-ан!!
Шура видела его. Он ходил от машины к машине, что-то спрашивал и торопливо шел к эшелону, чтобы снова вернуться назад и Заглянуть в переполненный кузов. Она смотрела на него из-за вагонов и думала о том, что среди сотен людей этот встревоженный человек ей самый близкий. И, кто знает, может быть от того — поедет ли она с ним или нет," будет зависеть дальнейшая ее жизнь... Грохот колёс, снег, огонь лампы и горячее плечо человека, лежащего рядом... Это никогда не забудется, как не забыть борт платформы, пахнущее мазутом брезентовое крыло, мерцающий штык и грязные руки, вцепившиеся в обледенелые доски... Но не будет ли это слишком тяжелой расплатой за тепло железной плиты и вкус недопеченного хлеба... За то, что полюбили и назвали единственной... Нет ли в этом предательства памяти, которая заставляет сейчас жить только настоящим?!
Но Володя еще не прошлое... Он даже не память. О нем нельзя вспоминать, потому что он сейчас рядом с ней. И от нее самой зависит уехать, качаясь на чужих узлах и свернутых чужих матрацах, или остаться стоять здесь, у заиндевелого буфера вагона, в черном квадрате тени... Тут не надо кривить душой. Знаешь ли ты, что тебя ожидает впереди? У тебя ничего нет... Только^ вот это большое помятое и грязное пальто с каракулевым воротником, который ты можешь отрезать и отнести на барахолку...
— ...Одиночка есть? — закричал уполномоченный у дру-ой машины, полной людей.— Есть место для одиночки... то одиночка? Вношу в списки...
— Я! — Шура выбежала из-за вагона и, подхваченная уками отъезжающих, влезла в кузов.
— А вещи где? — спросил уполномоченный.
— Вещи потом,— ответила Шура.— Вещи привезут...
— Ну ладно, трогай! — Он нырнул в кабину, и машина тала медленно выезжать из гудящей толпы.
— Ну. вот и приехали... Будешь жить здесь,—уполно-оченный спрыгнул с подножки и подошел к кузову.
Шура была уже одна. Всех развезли по квартирам, ос-алась только она.Они подошли к высокому забору и стали стучать в ка-итку звонким кованым кольцом. Шура замерзла, с нетер-ением смотрела она в щель между досками, видя там
расплывающийся огонек в окне и черный силуэт большого дома.
— Да что он там... заснул?! — сердито выругался уполномоченный и несколько раз грохнул по калитке носком тяжелого сапога.
— Ну што? — раздался недовольный голос и послышались шаги. Калитка распахнулась, и Шура увидела высокого старика в накинутой на плечи шубе.
— Здравствуй, Аникеевич,— сказал уполномоченный.— Согласно разнарядке горсовета... Вот постоялец тебе. Девчонку привел...
— А вы у меня спрашивали? — хмуро произнес старик.— Может, я не хочу постояльца.
— Горсовет — это Советская власть,— проговорил уполномоченный.— Власть считает, что ты мог бы и потесниться, Аникеевич. А люди бедствуют. Приезжие — ни кола ни двора...
— Я их сюда не звал,— перебил старик.— Россия большая, могли бы и объехать мою хату...
— Ну, хватит языком молоть,— сказал уполномоченный.— Человек с дороги... устал...
Он шагнул через доску калитки и легонько толкнул старика в сторону.
— А-а-а! — словно ожидая этого, закричал старик.— В груди толкать?! Рукам давать волю?
Лицо его налилось гневом. Он вдруг выхватил из-за калитки вилы и выставил их перед собой.
— УбьюгЮ-ю! Отойди в сторону!.. Запорю-ю!
— Да брось ты, Аникеевич,— устало и зло сказал уполномоченный.— Сотни людей расселили, а ты ерепенишься...
— Отойди от хаты... Сдай назад! Нету у меня для чужих площади. Нету!
Четыре загнутые иглы вил дрожали у груди уполномоченного. Он ловил их руками, пытаясь отвести в сторону, но старик гневно выдергивал остряки из пальцев уполномоченного и шырял ему в лицо.
— Уйди от греха подальше... Уйди, гад ползучий! Шура стояла сбоку, закрывая глаза каждый раз, когда старик угловато и сильно выбрасывал вперед древко сверкающих вил.
Подошел шофер. Он посмотрел на старика и сплюнул ему под ноги.
— Ну его к черту... Эта лохматая дура и взаправду заколоть может, Пошли отсюда.,»
— Ну что же мне с ней делать?! — с беспомощным видом вскрикнул уполномоченный и посмотрел на Шуру.— Куда я ее дену на ночь глядя?
Шофер подумал и сказал неуверенно:
— Тут неподалеку живут одни знакомые... Две комнаты. Она в орсе работает, а он машинист... В разъездах. Только вы скажите, что по разнарядке горсовета.
— О чем речь? — обрадовался уполномоченный и погрозил кулаком неподвижно стоящему в калитке старику.— У-у, куркуль недорезанный... Поехали!
Шура снова залезла в кузов и подняла воротник пальто, прячась от встречного ветра. Машина петляла по темным улицам, грохотала на колдобинах, пока не остановилась перед трехэтажным домом. Шофер пошел впереди, за ним Шура и уполномоченный. На стук вышла худенькая женщина лет тридцати.
— Здравствуй, Тоська,— сказал шофер и смущенно повел рукой на стоящих сзади.— Вот... принимай.
Вперед вышел уполномоченный и, откашлявшись, солидно произнес:
— По распоряжению городского Совета депутатов трудящихся... Вселяется к вам гражданка, эвакуированная с запада. Просим всемерно помочь, как пострадавшим...
— Война, мать, война...— вздохнув, сказал шофер.— Ты посмотри на девчонку...
— Петька вернется, он меня заругает,— вздохнула женщина.— Полтора года, как получили комнаты...
Но уполномоченный уже оттеснил ее от дверей и вошел в коридор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73