— Всё отцу рассказала... Завезет к черту на кулички...»
Через час показалось море. Оно приближалось долго и было похоже на проход в горах, завешенный подсиненной простыней. На одном из поворотов шофер притормозил.
— Вылезай.
Володька спрыгнул на обочину. Он растерянно оглянулся, увидев пустынный берег, поросший жесткой травой. Шофер облокотился на окно кабины и, первый раз усмехнувшись, сказал:
— Дальше мне с тобой не по пути... И ожидать меня не стоит. Есть и другие шофера, у которых дуры дочки... Пока!
Володька пошел напрямик к морю. Сбежал с обрыва и остановился у кромки прибоя. Насколько хватал глаз, простиралась бесконечная вода, окрашенная в серый скучный цвет...
Володька вырос в городе. Он любил свой двор, похожий на узкую и длинную коробку, в стенах которой пробиты окна, а дно выстлано старым асфальтом. Трещины на нем напоминали замысловатые письмена, чугунные крышки канализационных люков дребезжали, когда по ним проезжали грузовики. Ворота закрывались на цепь, и ночью во дворе лежала громадная тень решетки. На обвалившихся карнизах, лицом к улице, стояли скульптуры, которые каждой весной маляры красили масляной краской. А за
ето и осень на скульптурах повисали обрывки бумажных меев, краска осыпалась.
На стенах темных подъездов можно было прочесть выцарапанные мелом и углем грустные истории о первых мальчишеских увлечениях, а лифты поднимались к этажам, дребезжа, точно расшатанные трамваи на поворотах.
Во дворе дрались, гоняли в футбол и целовались в ящике с песком для детей. И был еще кран, из которого хлестала вода, затянутый паутиной чердак, и шум улицы из подворотни. Стоило подойти к решетке, и сразу увидишь гудящий поток автомашин, телеги, толпы людей...
Казалось, ничто не менялось в этом дворе, разве только домоуправ поставит новый штакетник или раз в год придут ремонтники, поднимут с земли растрескавшуюся пенку асфальта и налепят черные заплаты. Мальчишки отпечатывали на темных кругах подошвы ног и рисовали девчонок, гвоздем выцарапывая на асфальте их торчащие косички...
Так со времен молодости отцов копились слои асфальта, поднимаясь уже вровень со второй ступенькой главного подъезда, а выросшие пацаны покидали двор. Уходили в тот мир, за ворота. Возвращались они или нет, но на всю жизнь запоминали старый двор, чем-то похожий на гулкий короб гитары, в котором эхом отдаются звуки и висят над головой басовые струны электрических проводов...
Володька вырос в городе и никогда из него не выезжал. И вот теперь он смотрел на море растерянным и огорченным взглядом. Оно было совсем не таким, каким он представлял его по книгам и рассказам. Громадное, серое, с грязной кромкой пены вдоль берега, море шлепало волнами, точно где-то за мысом полоскали белье. На светлом дне рябили солнечные блики и сновали мальки, похожие на головастиков...
Володька сбросил ботинки, связал их шнурками и перекинул через плечо. Он поднялся на прибрежные дюны и здесь увидел спящую девушку. Она лежала, свернувшись в клубок. Ситцевое платье сбилось выше колен. Ее загорелые, в царапинах, ноги были по-девичьи тонки, а по худенькой шее бегал муравей, и девушка во сне ежилась, беспокойно поводила плечами.
Володька сел рядом на камне и прутиком провел по ее ноге. Она что-то забормотала и неохотно открыла глаза. Взгляд ее медленно прояснился, и она вдруг с удивлением приподнялась на руке. Увидела сбившееся платье, быстро одернула его и покраснела.
— Вам чего надо?! — сердито спросила она.
— Ничего,— пожал плечами Володька.— Ты кто такая?
— Знать больно много хотите!
— Так мы не договоримся.
— А я и не собираюсь договариваться,— фыркнула Шура.
— Ты здешняя,— догадался Володька.
— Нет, я турецкая подданная. Меня ночью с подводной лодки высадили...
— Я с тобой серьезно,— сказал Володька,— а ты...
— Серьезно?! — засмеялась, она.— Ишь ты какой... Ты, наверно, дачник? Здесь таких много. Ходят, собирают морскую траву и сушат на солнце.
— Зачем?
— Матрацы хорошие получаются. — Мягко, что ли?
— Нет, морем пахнет...
Володька поднялся с камня и спросил:
— Машины в районный городок тут часто ходят?
— А что, заблудился? Редко ходят. В четыре часа будет автобус, да народу в нем... ужас!
— Что же делать? — растерялся Володька. Он подумал, нащупал в кармане монетку и достал ее. Размахнувшись, бросил в воду.
— Лишние?! — прищурилась Шура и, приподняв подол платья, вошла по колени в волны, на ощупь, пальцами ноги отыскивая монетку.— Их находить надо, а он разбрасывается...
— Много ты находишь? — усмехнулся Володька, окинув ее взглядом.
— Нахожу,— спокойно ответила девушка.
— Научи.
— А ты счастливый? — вдруг-спросил а она.
— Я?! — удивился Володька и, пожав плечами, промолчал.
Он недоуменно посмотрел на девчонку и побрел по песку к самой кромке моря, чувствуя на себе взгляд странной незнакомки. Присев на корточки, подождал, когда волна хлюпнет в подставленные ковшом ладони, и с наслаждением окунул лицо в пенную воду. Не вытираясь, обернулся и-насмешливо прокричал:
— Ну, а сама-то... Много счастья?!
— А ты в нем понимаешь?! —откликнулась она с пренебрежением.
Володька вернулся к ней и потянулся к своим связанным шнурками ботинкам. Он ядовито проговорил, словно бы не замечая выжидающе приподнявшейся с песка деушки:
— Счастье ей нужно?!! Да какое оно, то счастье, с чего его едят-кушают?! Дите ты несуразное!
— Конечно,— задумчиво проговорила Шура, не обидевшись,— время у нас есть... А что если в самом деле тебя туда сводить?
— Куда? — не понял Володька.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73