— Что же ты молчишь?! Я пришел. С цветами. Как дурак.
Она шевельнулась и вздохнула, придерживая дыхание, стараясь не выдать волнение.
— Хорошо... давай поговорим серьезно,— неуверенно предлагает она.
Володька демонстративно скрещивает на груди руки и откидывается на спинку стула.
— Я готов.
— Так вот...— Шура с трудом подбирает слова.— Я тебе верю... и ты мне должен верить... Такое время... Мало ли что может с нами случиться... Со мной, например: немцы придут... или под бомбу попаду...
— Ну и дура ты, дура,— со злостью перебивает Володька.
— Сама знаю,—хмурится Шура.— И ты еще совсем мальчишка... Что ты в жизни видел?! Еще такое в жизни встретишь, а я тебя по рукам, и ногам...
— Ах, вот как?! — вспыхивает Володька.— Хватит! Одевайся и пошли...
— Знаешь что, Володя,—вдруг говорит Шур а, и он видит, что она готова заплакать.—- Лучше давай договоримся... Обещание дадим друг другу... Что бы ни произошло, хоть пусть все на свете перевернется, а я тебя буду ожидать. А ты ожидай меня.
— Так война же идет! — взорвался Володька.— Не сегодня — завтра нас на фронт отправят...
— И я тебя буду ждать.
— А если война будет десять лет?!
— И десять подожду. Это, может быть, тебе трудно.
— Мне?! — Володька с возмущением вскочил со.стула.— Мне трудно? — И тут же сел, ладонями подпер голову, сказал почему-то охрипшим голосом: — Хотел как лучше... Ладно, проводи меня.
Они проходили мимо порта. На рейде стояли пятнистые, как ящерицы, корабли береговой охраны. А у причала грузился громадный белый пароход, закрытый растянутой на мачтах сеткой.
Володька и Шура остановились у решетки.По прогибающимся мосткам беспрерывной лентой шли бойцы, позвякивая привязанными к вещевым мешкам котелками и саперными лопатками. Они двигались, согнувшись, в больших, по брови, касках, с опаской поглядывая на клокочущее под ногами море. Корабль стоял тяжелый, неподвижный, и в него со всех сторон, с причала и с барж безостановочно тянулись зеленые редкие цепи. В этом было что-то муравьиное. И сами люди со своими железными круглыми головами, горбатыми спинами-мешками и тонкими сверкающими усиками штыков напоминали муравьев.
Шура и Володька прижались лицами к прутьям решетки и, не отрываясь, смотрели на это бесконечное молчаливое шествие людей, на то, как они втягивались в распахнутые трюмы, расползались по палубе, залезали на шлюпки... Черный дымок вился из толстой трубы.
— Эти уже уходят,— сказала Шура и, неожиданно повернувшись к Володьке, судорожно вцепилась в ворот его гимнастерки.— Я буду ожидать, честное слово. Ты верь!
Володька с трудом оторвал ее руки и поцеловал их. Он не мог смотреть на серое, сразу осунувшееся лицо девушки, на то, как она кусает губы и прячет глаза, отводя их в сторону.
Он только сейчас по-настоящему понял неминуемость их расставания. Понял и ужаснулся тому, что больше ее не увидит. Оставит одну в этом встревоженном громадном мире, в котором дымят пароходы, груженные солдатами, на станциях плачут дети и люди спят в проходах между скамейками...
Пространство как бы сжалось, обступило этих двоих, стоящих у железной решетки... Песчаные дюны, обнесенные колючей проволокой и вытоптанные сапогами, подводы беженцев, грохочущие по булыжнику, маскировочные сети на мачтах кораблей — все это означало расставание... Обгорелый склад в порту, разрушенная бомбой стена дома и матрос со штыком у пояса, неподвижно стоящий у ворот... И только они, эти двое, долговязый парень в обмотках и девчонка, словно наперекор всему, еще не расставшись, говорили о встрече, торопили ее и клялись не пропустить
тот несбыточно-далекий день. День, который, кто знает, может быть, никогда для них и не настанет.Потом они долго ожидали попутную машину, чтобы Володька вернулся в лагерь. Стояли на ветру, у самой дороги. И когда вдали показался грузовик, Володька поцеловал Шуру и грустно сказал:
— Не удалась моя женитьба... Ну и влетит мне в полку.
— За что?
— Да я же в самоволку удрал. Через проволоку перелез — и ходу.
— Что же с тобой сделают?
— А я знаю? Может быть, на гауптвахту посадят... Или под суд отдадут.
— Да ты с ума сошел?! — ахнула Шура, но Володька махнул рукой и подбежал к остановившемуся грузовику. Он перемахнул через задний борт, машина дернулась и, окутываясь пылью, с шумом пронеслась мимо девушки. Она еще различала Володьку, который с трудом удерживаясь в кузове на ногах, кричал ей что-то, неслышимое за ревом мотора.
— Володя-я!! — Шура бросилась за грузовиком, остановилась посреди дороги, как в густом тумане, ничего не видя и только продолжая звать: — Воло-о-одя-я-я!.
Буксир «Скиф» уже готовился отходить от причала, когда прибежала Шура. Она простучала каблуками по трапу и налетела прямо на капитана. Тот был чем-то рассержен и набросился на нее:
— Вам что, особое приглашение на судно? Совсем распустились! Под суд захотели, дорогая?
— Я вам не дорогая! — огрызнулась Шура.
На палубу вышел кок в своем неизменном носовом платке, прикрывающем лысину. Он был с похмелья. Новые резиновые калоши шлепали по доскам.
— Что же это за картошка?! — закричал он тонким жалобным голосом.— Ты хочешь, чтобы меня команда за борт вывалила?
— Какая была! — отрезала Шура,— Самому надо ходить за продуктами!
— Капитан,— заныл кок,— убери ты от меня эту девчонку... На шут она мне сдалась. От нее, кроме грубостей, ничего не услышишь...
— Товарищ капитан,— звонким голосом сказала Шура.— Отпустите меня на один день.
— Глупости,— пробурчал капитан и полез на мостик,
Он поправил на голове большую фуражку с белым крабом и закричал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73