Донилла грациозно поднялась и взяла мужа за руку.
- Господин терзает сам себя,- сказала она мягко.
- Да, ты права,- Риис сделал паузу, силясь взять себя под
контроль.- Прошу прощения, дорогой волшебник и у тебя
также, капитан, можете не сомневаться, что я сохраню жизнь
вашего лорда.
- Ваша светлость не обидится,- сказал Куллин,- если вы
поклянетесь в этом на мече?
- Я клянусь,- сказал надменно Риис.- Не сомневайтесь и
успокойте ваших людей.
- Я успокою. Спасибо, ваша светлость, от чистого сердца.
Так как все дела по криминальному правосудию в Абервине
были под юрисдикцией Рииса, во дворе у него была собственная
тюрьма - длинное каменное здание с общей комнатой для
местных пьяниц и нищих и несколькими узкими камерами для
более важных заключенных. Родри поместили в одну из таких
камер, и он думал, что это лучше, несмотря на то, что она была
всего шесть шагов в поперечнике и в ней пахло мочой и
отбросами. Под узким окном лежала куча более-менее чистой
соломы. Родри сел на нее, обхватил руками колени и положил на
них голову. Его трясло и он не мог остановиться и это был страх,
а не гнев. Он мог легко умереть, но ему было стыдно, что он
будет повешен во дворе Рииса как какой-нибудь конокрад, где
каждый сможет увидеть его и посмеяться над ним. Вся его честь,
вся его тяжело завоеванная в недавней войне боевая слава, все
уважение людей, которые были его подданными - все уйдет,
разрушится одним бездумным действием. Барды не будут петь о
Родри Мэйлвейде, не напоминая своим слушателям о том, что
здесь был лорд, которого повесили. У него не будет даже
собственной могилы среди могил его предков. Он - ничто без
своей чести, только кусок дорожной грязи, даже не человек
вообще. Он собрал всю свою волю в кулак, но не смог унять
дрожь. А что с Джилл? При мысли, что он потеряет ее, он
заплакал, всхлипывая как испуганный ребенок в темноте.
Наконец он понял, что слезы были еще большим позором для
него. Он выпрямился, вытер слезы рукавом, затем согнулся снова,
продолжая дрожать, Родри не имел понятия о том, сколько он
провел времени, сидя здесь, когда услышал голос Куллина в окне:
тихое "господин". Он быстро вскочил и выглянул в окно. Он
увидел лицо Куллина.
- Я здесь,- сказал Родри.
- Хорошо. Я шепотом расскажу обо всем в это проклятое
окно. Гвардейцы не впустили меня, чтобы поговорить с тобой.
- Конечно. Они боятся, что ты убьешь их.
- А мне очень хотелось, господин. Слушай. Риис не
собирается вешать тебя. Мы с Невином ходили просить о тебе. И
он даже очень мило сказал, что никогда не разобьет сердце своей
матери таким поступком. Он хотел унизить тебя, и ничего
больше. Все, что ты должен сделать - публично попросить у него
прощения, и он простит тебя.
Родри ощутил в себе волну ненависти, которая обожгла его
сильнее, чем огонь желания. Он схватился за решетку на окне с
такой силой, что стало больно руки.
- Не делай никаких глупостей,- прорычал Куллин.- Сделай
то, что этот подонок хочет, и мы уедем домой.
Вцепившись в прутья решетки, Родри раскачивал их вперед
и назад, навалившись на них всем своим весом.
- Родри! - позвал Куллин.- Ответь мне.
Родри продолжал раскачивать, дрожа, мотая головой
вперед и назад. Он хотел ответить Куллину, но, казалось, он
забыл, как надо говорить. Затем он услышал другие голоса,
гвардейцы выкрикивали оскорбления и приказы. Когда он смог,
наконец, стоять спокойно, Куллина уже не было под окном - он
ушел. Родри сел, но в этот раз он сидел, развалясь и оперевшись о
стену. Он понял, что небольшой трюк, который проделал с ним
Риис, помог ему увидеть ту часть самого себя, которую он
никогда не хотел видеть, но теперь никогда не забудет. Это будет
являться ему всю его жизнь - та ночь, когда он дрожал как
испуганный ребенок вместо того, чтобы встретить смерть как
мужчина. Неожиданно он заснул там, где сидел и всю ночь ему
снилась Джилл.
Гвардейцы рано разбудили его и бросили ему пол-ломтя
черствого хлеба, который он швырнул им назад. Около часа он
ходил вперед и назад, вообще ни о чем почти не думая. Наконец
вернулись гвардейцы. Они связали ему руки за спиной кожаным
ремнем и вывели его из камеры.
- Я не могу получить чистую одежду? - сказал Родри.- Я
воняю этой соломой.
- Его светлость сказал привести тебя немедленно.
- Конечно,- подумал про себя Родри.- Конечно, это было
частью всего унижения - то, что он должен будет стоять на
коленях - грязный и вонючий - у ног Рииса. Когда они шли по
небольшому залу, люди смотрели на него с жалостью, которая
была хуже, чем презрение. В комнате сидел Риис, возле него -
жрецы, в стороне от них - писарь. Толпа свидетелей
раздвинулась, пропустив гвардейцев. Когда они подошли к
столу, один из гвардейцев толкнул Родри в спину, заставив его
встать на колени.
- Перед нами серьезная ответственность,- произнес Риис.-
Этот человек смел поднять холодную сталь на гвербрета в его
собственном большом зале.
- Это оскорбление наказывается повешением,- сказал жрец.
Процесс приостановился - писарь записывал слова. Родри
посмотрел вокруг и увидел Джилл, стоявшую со скрещенными на
груди руками. То, что она видела сейчас его унижение было
последней каплей, переполнившей чашу. Писарь перестал писать.
- Ну и хорошо,- сказал Риис.- Но я рассчитываю увидеть
твое раскаяние. Я согласен, брат, что я сказал тебе обидные и
оскорбительные слова. Признаюсь в этом публично. Но все же
наказание за твой проступок - смерть.
Жрец встал и начал читать закон.
- Ни один человек не может поднять руку на гвербрета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155