Однако стали твориться другие дела - еще, пожалуй, похуже.
Однажды в лунную ночь среди коров поднялось страшное смятение; они
мычали и носились по полю, куда их пригнали после дойки. Думая, что к ним
забежали собаки, пастух и сторож - теперь после захода солнца никто в
Блосхолме не соглашался выходить один - пошли посмотреть, что случилось, и
вскоре повалились наземь полумертвые от страха. Они увидели, что там,
прислонившись к воротам и смеясь, стоял сам мерзкий дьявол - черт с рогами
и хвостом и с чем-то похожим на вилы в руках.
Сами не зная как, добрались они до дому, но только после этой ночи
коров этих никто доить не мог; мало того, некоторые коровы преждевременно
отелились и стали такими буйными, что их пришлось зарезать.
Потом пошли слухи, что даже в монастыре, и особенно в часовне, стали
являться призраки. Оттуда слышались голоса, и Эмлин Стоуэр, молившаяся
там, вышла из часовни, клянясь, что она видела, как огненный шар катался
вдоль и поперек бокового крыла; человеческая голова в центре этого шара
пыталась заговорить с ней, но не могла.
Это дело расследовал сам аббат, спросив Эмлин, узнала ли она лицо,
находившееся в огненном шаре. Она ответила, что, кажется, узнала. Оно
показалось ей очень похожим на лицо одного человека из собственной охраны
аббата, по имени Эндрью Вудс и по прозванью пьяница Эндрью - шотландца,
убитого, как говорят, сэром Кристофером Харфлитом в ночь великого
пожарища. Но, очевидно, после смерти Эндрью очень изменился, поэтому она и
не совсем уверена, что то был он. Одно только ей стало ясно: он несомненно
пытался сообщить ей что-то.
Вспомнив о том, что было проделано с телом вышеупомянутого Эндрью,
аббат замолчал. Он лишь многозначительно спросил Эмлин, как могло
случиться, что, видя такие ужасы, она не боится бывать в часовне одна: ему
сообщили, что она часто туда ходит. Эмлин же со смехом ответила, что
боится людей, а не духов, добрые они или злые.
- Да, - воскликнул он в припадке ярости, - ты их не боишься, женщина,
потому что ты - ведьма и вызываешь их сама, и мы не избавимся от этого
колдовства, пока ты и вся твоя шатия не сгорят в огне.
- Если так, - холодно ответила Эмлин, - в следующий раз, когда мы
увидимся, я спрошу у мертвого Эндрью, что он хотел мне сообщить, если он
не предпочтет сообщить это лично вам.
Так они и расстались. Но в ту ночь произошло самое худшее. Было около
часу пополуночи, когда аббата, спавшего с открытым окном, разбудил голос,
говоривший с шотландским акцентом и несколько раз назвавший его по имени,
призывая выглянуть и посмотреть. Аббат и другие монахи поднялись и
посмотрели, но ничего не смогли увидеть, потому что ночь была темная и шел
дождь. Тем не менее, когда рассвело, их поиски увенчались успехом: на
расстоянии всего лишь нескольких ярдов от спальни лорда аббата, уставив
глаза прямо в окна этой комнаты, торчала насаженная на шпиль монастырской
церкви страшная голова Эндрью Вудса!
Разгневанный аббат спрашивал, кто совершил это ужасное дело, но
монахи, уверенные, что это штуки того же, кто околдовал коров, только
пожали плечами и предложили разрыть могилу Эндрью, чтобы посмотреть,
потерял ли он свою голову.
Это, в конце концов, было сделано, хотя, по особым соображениям,
аббат запретил нарушать покой мертвеца.
Итак, могила была вскрыта, когда Мэлдон уезжал в одно из своих
таинственных путешествий. И - о ужас! - там не было Эндрью, а лишь дубовая
балка, зашитая в одеяло, набитое соломой в форме человеческого тела. Ведь
настоящий Эндрью или, вернее, его останки находились, как вы помните, в
другой могиле, в которой, как все полагали, лежал сэр Кристофер Харфлит.
С этого дня повсюду на пятьдесят миль в окружности стали передавать
сказки о так называемом блосхолмском колдовстве: полным основанием для
подобных разговоров служила высохшая голова Эндрью, насаженная на шпиль,
откуда никто не решался ее снять ни из жалости к покойнику, ни за деньги.
Все отметили, что аббат перешел в другую спальню, после чего, если не
считать болезни монахов, возникшей, как полагают, от выпитого ими кислого
пива, вся эта сумятица улеглась.
Действительно, в то время люди думали о другом, так как воздух был
насыщен слухами о надвигающихся переменах. Король угрожал церкви, а
церковь готовилась противостоять королю. Говорили об упразднении
монастырей - некоторые фактически уже были упразднены - и еще больше
говорили о восстании католиков в графствах Йорк и Линкольн; все это были
важные дела, заставлявшие аббата Мэлдона часто отлучаться из дома.
Однажды он вернулся из долгого путешествия усталый, но
удовлетворенный, и наряду с другими новостями, ожидавшими его тут, он
нашел записку от настоятельницы, над которой размышлял, пока завтракал.
Было также письмо из Испании, которое он тотчас же внимательно прочитал.
Прошло девять месяцев с тех пор, как отплыл корабль "Большой Ярмут".
В течение этого времени стало известно только, что он не достиг Севильи;
поэтому, как и все другие, аббат считал, что он пошел ко дну где-нибудь в
открытом море. Это печальное событие он перенес со смирением, хотя оно и
означало потерю очень важных писем: зато на борту было несколько лиц,
которых он не желал более видеть, в особенности сэра Кристофера Харфлита и
слугу сэра Джона Фотрела, Джефри Стоукса, захватившего с собой, по слухам,
некие неприятные документы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99