Ну что ж, даже если так, это ведь не
его дело, а он не мог пренебречь рабочими руками.
Теперь же, когда наконец погода установилась, в самый момент подъема
якоря является вдруг блосхолмский настоятель, чье распоряжение и заставило
его задержаться, с каким-то худолицым монахом и другим пассажиром - по
словам аббата, то был больной из его братии, - завернутым в одеяла и, по
всей видимости, бездыханным.
Почему, удивлялся проницательный Загребущий Ханжа, больной монах
носит кольчугу? Ведь он нащупал ее сквозь одеяло, когда помогал поднять
больного по лестнице, хотя, правда, сапоги на ногах у этого человека были
монашеские. И почему голова монаха, как он заметил, когда покрывало на
минуту соскользнуло, была обвязана окровавленным полотном?
Но когда он осмелился спросить аббата, что означает это таинственное
обстоятельство, его милость, как раз отсчитывавший плату за проезд, дал
ему весьма резкий ответ:
- Вам ведь приказано во всем мне подчиняться, капитан, и подчинение
вряд ли совместимо с вмешательством в мои дела. Еще слово - и я сообщу о
вас некоторым лицам в Испании, умеющим обращаться с интриганами. Если вы
хотите снова увидеть Данвич, то придержите язык.
- Прошу прощения, милорд аббат, - сказал Загребущий, - но на корабле
творятся такие дела, что мне становится страшно. Не может плаванье быть
удачным, если дважды поднимают якорь в одном и том же порту.
- Вы не улучшите положения, капитан, вынюхивая мои дела и дела
церкви. Или вы хотите, чтобы я наложил на вас ее проклятие?
- Нет, ваша милость, наоборот, я хочу, чтобы вы сняли проклятие, -
ответил Загребущий Ханжа, который был крайне суеверен. - Сделайте это, и я
повезу дюжину больных священников в Испанию, даже если им нравится носить
кольчугу для умерщвления плоти.
Аббат улыбнулся и затем, подняв руку, произнес какие-то слова
по-латыни, и так как Загребущий их не понял, то счел весьма благотворными.
Как раз, когда они слетали с губ настоятеля, "Большой Ярмут" начал
двигаться, так как моряки поднимали якорь.
- Я не стану сопровождать вас в этом плавании, а потому прощайте, -
сказал аббат. - Святые будут с вами, как и мои молитвы. Поскольку вы не
пойдете через Гибралтарский пролив, где, я слышал, скрывается много
язычников-пиратов, при хорошей погоде ваше путешествие окончится вполне
благополучно. Еще раз прощайте. Я поручаю вашему попечению брата Мартина и
нашего больного друга и потребую отчета о них, когда мы встретимся снова.
"Надеюсь, это случится не здесь, по сю сторону ада: не нравится мне
этот испанский аббат и его пассажиры, мертвые или живые", - думал про себя
Загребущий, когда он с поклоном провожал его из каюты.
Минутой позже аббат, торопливо и озабоченно сказав Мартину несколько
слов, начал спускаться по трапу в лодку, где на веслах сидели его люди,
медленно ведя ее в уровень с кораблем. Спускаясь, он оглянулся и в липком
утреннем тумане, почти таком же плотном, как шерсть, увидел лицо человека,
которому было приказано держать лестницу, и узнал в нем Джефри Стоукса,
спасшегося бегством во время убийства сэра Джона - спасшегося бегством с
проклятыми бумагами, стоившими жизни его хозяину. Да, это Джефри Стоукс,
никто иной. Аббат намеревался что-то сказать, но, прежде чем одно слово
слетело с его губ, произошел несчастный случай.
Аббату показалось, что будто весь корабль яростно ударил его сзади,
так яростно, что он полетел головой вперед, упал в лодку между гребцами и
лежал там, будучи не в силах пошевелиться и вздохнуть.
- Что случилось? - спросил капитан, услышав шум.
- Аббат поскользнулся или трап соскользнул, уж не знаю, что там
произошло, - ответил Джефри сердито, уставившись на носок своего морского
сапога. - Во всяком случае, он теперь в лодке, в полной безопасности.
Повернувшись, он прошел к носовой части судна и исчез в тумане,
бормоча себе под нос:
- Очень хороший удар, хотя немного высоковато. Но я хотел бы, чтобы
он соскользнул с лестницы, предназначенной для другой цели. Этот мерзкий
убийца хорошо бы выглядел с веревкой на шее. Не решился я на большее, хотя
и это помогло заткнуть его лживую глотку, прежде чем он меня выдал. О, мой
бедный хозяин, мой бедный старый хозяин!
Тяжко страдая от ушибов и ссадин, чувствуя себя очень плохо, через
час с небольшим аббат Мэлдон вернулся к развалинам Крануэл Тауэрса. Могло
показаться странным, что он направился туда, но, сказать правду, его
смятенное сердце не давало ему покоя. Все планы настоятеля до сих пор
осуществлялись великолепно. Сэр Джон Фотрел был мертв - конечно, это
преступление, но преступление необходимое, так как если бы рыцарь остался
жив и приехал в Лондон с документами в кармане, аббату пришлось бы
поплатиться своей собственной жизнью и жизнью многих других, ибо кто
знает, какие истины могут быть вырваны у жертвы, пытаемой на дыбе. Мэлдон
всегда боялся дыбы; этот кошмар преследовал его по ночам, хотя
честолюбивое коварство его натуры и дело, которому он служил душой и
сердцем, постоянно подвергали аббата опасности изведать подобную участь.
В момент, когда он не был настороже, когда у него от вина развязался
язык, он отдал себя во власть сэра Джона Фотрела, надеясь привлечь его на
сторону Испании, а потом, забыв об этом, сделал его своим самым злейшим
врагом. Этот враг должен был погибнуть, ибо, если бы он остался в живых,
не только сам аббат мог погибнуть, но рухнули бы и все планы о восстании
церкви против короны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99