Когда Годердзи закончил петь, Ларадзе, который слушал Малхаза с большим вниманием, постукал ножом по хрустальному бокалу.
— Это твой сын? — обратился он к Годердзи, супя брови и пальцем указывая на Малхаза, словно опасаясь спутать его с кем-либо другим.— Извини, дорогой, забыл, как тебя звать...
— Годердзи, Годердзи!..
— Ага, да... Получается, что ты, значит, практический деятель, а этот юноша помогает тебе теоретически. А оба вы, на пару, народ разлагаете,— громко и внятно проговорил Ларадзе — точно ушатом воды облил Годердзи.
Все замерли.
Даже Бежико растерялся и не знал, что возразить дотошному старику, который, казалось, только тем и был занят, как бы досадить пирующим.
— А как же, — продолжал меж тем Ларадзе,—ты накопил такое состояние, облапошил столько людей, нужно ведь найти этому теоретическое обоснование, вот твой сын и старается для тебя и тебе подобных. Нам, сказал он сейчас, нужны активные воры, которые побольше прикарманят и малую толику из наворованного уделят народу. Не так ли, юный Демосфен? Ты ведь так нам объявил?
— Нет, он сказал не так,— глухо, но твердо возразил секретарь райкома и встал.
— Ну, что мне говорить, когда и партийное руководство на вашей стороне,— пожал плечами Ларадзе, потом заерзал на стуле, окинул взглядом сидящих вокруг и, уставившись на Малхаза, елейным голосом спросил:— Ты знаешь, кто ты такой?
— Мы-то знаем,— ответил за Малхаза Бежико,— но может, вы нам скажете, может, мы ошибаемся...
— Цветок, выросший на навозной куче, вот он кто!
— Что, что? — опешил Бежико.
— Цветок, у которого божественный цвет, а пахнет он навозом, потому что питался навозной жижей!..— разгневанный Кита резко встал из-за стола, швырнув белоснежную крахмальную салфетку, чуть не бегом пересек комнату и вышел, громко хлопнув дверью.
Все сидели как громом пораженные.
Вахтанг Петрович трясущейся рукой безуспешно чиркал спичкой, чтобы прикурить сигарету.
Побелевший Годердзи сидел, налегая грудью на стол, и, выпучив глаза, смотрел по сторонам, словно вопрошая окружающих: «Неужели правда то, что он сказал?»
— Да он просто ненормальный! Чего он взъелся на всех, а? Ну и ну! — развел руками Бежико.
У Годердзи спирало дыхание. Что-то сдавило грудь, и все его сильное тело странно тянуло книзу.
Он с трудом заставил себя встать, вышел в другую комнату, чтобы немного успокоиться, прийти в себя.
Исак последовал за ним.
Годердзи стоял на балконе. Исак стал рядом и, воздев руки, проговорил:
— Поздравляю, брат, поздравляю!
— С чем ты меня поздравляешь, с тем, что сына моего с грязью смешали? — огрызнулся Годердзи.
— Э-э, делать тебе нечего, кто об этом будет помнить? Ветром надуло, ветром развеяло. Что его слушать, склеротичный старик...
— Да ну тебя! — отмахнулся Годердзи.— Старик, говоришь, да какой он старик, парня опозорил всенародно, осрамил, назвал цветком, на навозе выросшим, значит, и меня оплевал, выходит, я и есть навозная куча... а ты говоришь, ничего, ветер, мол, развеет...
— Начальник, ты ведь знаешь, я не дурак, голову имею на плечах хорошую. Клянусь своей юностью, я и правда неглуп. Что бы я ни задумывал, все у меня исполнялось, слышишь ты, и как я предполагал, так все и получалось!..
— Э-э, ладно уж, любишь ты бахвалиться! Да и время ли сейчас... Или не видишь, я сам не свой, того гляди, сердце разорвется...
— Годердзи Тандилович, разве я не с тобой? Потому и говорю... Дай сказать, послушай!
— Неужто мне твоя болтовня теперь поможет?
— А вдруг да скажу я тебе такое, что и вправду поможет?
— Э, брось ты, ради бога! Поди-ка лучше к гостям, я тоже скоро приду. Чуток воздуха глотну, чтоб немного от сердца отлегло. Колет чего-то под ложечкой...
— Послушай меня, Тандилович, сын у тебя — чистое золото, золото девяносто шестой пробы. Мы должны его продвинуть, дорогу дать ему должны! Вот когда я его речи слушал, все о том и думал...
Годердзи, опираясь плечом о балконный столб, глядел вдаль, туда, где протекала Кура. Но низко спустившиеся сизые облака скрывали ее.
Смысл слов Исака не сразу дошел до удрученного Годердзи, и он некоторое время молчал. Потом, очнувшись, медленно повернулся к собеседнику и устремил на него свои большие глаза.
— Чего, чего? Кого это продвинуть, кому мы должны дать дорогу?..
— Кому, кому! Сыну твоему, вот кому! Замечательный он парень и далеко пойдет, разве не так сказал Вахтанг Петрович? Поверь ты мне, ну ей-богу!..
Годердзи долго сверлил суровым взглядом главного бухгалтера, но ни слова не сказал.
Исак знал характер начальника: Годердзи обычно все выслушивал и молча обдумывал. Основательный был человек, все слышанное, виденное старался осмыслить как можно глубже, проникнуть в самую суть.
— Сейчас требуются именно такие прогрессивные люди, заплесневелых и закосневших буквоедов ни в политику, ни в экономику нельзя допускать. Того же мнения и наши руководители. Теперь, мой дорогой Тандилович, иные времена, теперь нужна активность, инициатива. Кадры нужны, соответствующие времени. А иначе как проводить новую линию?
Надо шепнуть Вахтангу Петровичу, пусть заберет твоего сына в райком. Сначала инструктором, потом заведующим отделом, потом секретарем, и, вот увидишь, скоро и до первого секретаря дорастет! А уж оттуда полшага до какого-нибудь хорошего кресла в Тбилиси! Усек, какие перспективы? Да пойми ты, милый человек, пойми!.. Мы должны расшевелиться, похлопотать, пусть у нас в директивных органах еще один свой человек будет! Чем больше своих людей, тем лучше, разве не так? Ты видишь, как Малхаз рассуждает? Он, как я понимаю, ясно видит, что сегодняшний день, не похож на вчерашний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152