.. И я не поверил. Подумал даже, что навряд ли после Лики он на эту корову польстится, ан нет, ошибся я! Или он воображает, что ее красные щеки так всю жизнь и будут лосниться? Эхе-хе, ежели бы женщина только этим ценилась, выбирать куда как просто было бы! И чем мы провинились, что для нас ни одной приличной девушки не нашлось!..
— Ты случайно ничего не слыхал об этой?..— несмело спросила Малало.
— Слыхал, слыхал. Оказывается, разведенная, только они скрывают.
— Ой, мамочки! За кем же она была?
— Почем я знаю, за каким-то бездельником горожанином. Говорят, студент, ее же сокурсник. Прощелыга, каких мало, сперва, говорят, добивался ее, проходу не давал, а после жениться не хотел.
— Ой, ой, я-то сразу увидела, какого она поля ягода!
— Что ты увидела, делу не помогает. Это твой дурень сын должен был увидеть. Он женится, не мы!
— Да он до того мозги потерял, до того обалдел, все равно что слепой, перед ним хоть буйволицу поставь, она ему девкой покажется, чтоб его разорвало!
— И чего он как с цепи сорвался! Мы и от Петровичевой красавицы-то не совсем избавились, а этот болван уже в новых сетях запутался!
— Охо-хо-хо, как они взовьются, когда узнают, что он женится!
— Меня тут такой водоворот крутит, врагу не пожелаешь, что ни день допросы устраивают, можно подумать, я человека убил. Говорю: чего вы от меня хотите? У вас я ничего не крал, вреда никому не делал и государству убытка не причинял, что же вам нужно? Чего вы ко мне привязались? Да кто тебя слушает! Откуда, говорят, сколько, как, по какой цене да когда было, с чьей помощью, кому ты помог да почему они тебе помогли,— ничто другое их не интересует!.. Если меня в тюрьму не упекут, считай, большое счастье на нас свалилось... Так они за меня взялись, что добром это дело не кончится...
— Не дай бог до того дожить! — воскликнула Малало. Потом с жаром начала его просить, молить, точно самого господа бога: — Годо, родной ты мой, любимый, дай ты им все деньги, какие у нас есть, пусть подавятся, пусть задохнутся, может, из-за денег они так озлились, может, потому не отстают! Отнеси, отдай, швырни им в морду, чтоб они сгорели! Только пусть от тебя отстанут, а нам ни копейки не надо, ни копеечки, слышишь, да и на кой черт нам деньги?.. Жизнь свою мы уже прожили, а сыну не только ничего нашего не нужно, мы сами для него что есть, что нет, все одно!..
Отнеси им, родной, пусть лопнут, пусть, чтоб их чума забрала! - Я бы дал, да НЕ так-то это просто. Можно в еще худшую переделку попасть, скажут, хотел подкупить правосудие, не знаешь их разве, что ли!
— Что же нам делать? Как нам быть?
— Э-э, когда человеку счастья не дано, ничего не попишешь. Будь проклят день моего рождения!..
— Но, но, не гневи господа, Годо! Крепиться надо, в руках себя держать надо, а не раскисать. И с головой действовать надо. Сейчас это главное. А мальчик пусть делает, как знает. Если так уж ему невтерпеж, пусть приводит... Наверное, и у него своя какая-то мысль есть. Главное, чтобы ему хорошо было, а мы...
— Ведь могло так сложиться, что и ему было бы хорошо, и нам? Разве не лучше было б?
— Конечно, лучше, только пути-дороги наши с ним разошлись, видно, не суждено нам на этом свете от сына счастье увидать.
— Ты права, Малало, права. Что делать, знаешь ведь, и так говорится: когда тебя силком тащат, лучше поддаваться, чем упираться. Некоторым людям все чужое больше своего нравится. Каким бы добром ни обладал, какими бы сокровищами ни владел, а все одно, душа к чужому тянется. Вот и наш сын такой.
— Ты что же этим сказать хочешь?
— А то, что раз ему все чужое лучше своего кажется, ему и женщины нравятся те, которые уже чьими-то были...
— Не знаю, не знаю, может, и пара она ему будет... Все-таки наша, самебская, должны мы с ней понимание найти больше, чем с другой...— попыталась утешить мужа Малало.
Ее так напугал поворот беседы и опасность, которую усматривал Годердзи, что она постаралась развеять его опасения. Сама приободрилась и его хотела ободрить.
— Дай-то бог. Я теперь не могу с ним воевать,— в раздумье проговорил Годердзи.— Поладим с ним — хорошо, а нет — мы с тобой соберем свои манатки и подадимся обратно, в наш старенький домик. А этот домище и все наше имущество пусть им на здоровье, на счастье остаются...
— Ой, наш милый старый дом! — просияв и хлопнув в ладоши, воскликнула Малало.— Да благословится его кров и его основа! Сколько радости мы там видели, в тех стенах, здесь мы и десятой доли того не знали! В тех двух комнатушках мне легче дышалось, чем в этих палатах!..
Искренний порыв Малало успокоил Годердзи. Никогда прежде он бы не подумал, что одни лишь слова могут утешить и поддержать человека в беде.
У него возникло такое ощущение, словно разверзлись небеса и там, на небесах, он прочел ответ на все свои мучительные вопросы. Ответ единственно верный, безошибочный, ободряющий и возвращающий к жизни...
На память ему пришли вдруг заученные в детстве слова молитвы, он произнес их про себя и почувствовал такую легкость, как когда-то, давным-давно, после первого причастия, когда окропиридзевский священник, помазав ему миром лоб, поднес к его устам святые дары.
Настроение его поднялось, и грядущее уже не казалось таким мрачным и угрожающим.
И то сказать, ведь в последнее время у него и служебные дела пошли хорошо: закончилось строительство печей обжига, их уже загружали кирпичом и со дня на день должны были запустить. Сушильный склад и цех замеса готовы были давно.
Годердзи радовался, что сдержит слово и в срок, в первом же квартале пустит производство на полную мощность.
На этот раз движущей силой его был не только интерес к общественному делу, но и личные цели:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152