Из трех остальных штатных единиц на две были оформлены референты министра и первого заместителя министра, а на третью оформляли то одного кого-то, то другого; злые языки поговаривали, что зарплату, положенную на этот штат, расходовали для приема приезжавших из всесоюзных главков гостей.
Вообще следует отметить, что благодаря Иполитэ Сабанадзе в министерстве умели достойно встречать гостей. Особенно ежели эти гости приезжали на ревизию. Тогда каждый «ревизионный» день завершался недолгой, но обильной и изысканной трапезой.
Трапезы бывали отличные, тем более что не надо было искать ни тамаду, ни певцов: Сабанадзе не занимать было красноречия, а членам его «ансамбля» —- искусства и мастерства...
Душой этих «деловых встреч» был Малхаз. Когда гостям уже не доставляла удовольствия ни кахетинская «Мравалжамиэр», ни имеретинская «Цхеноснури», ни гурийская «Хасанбегура», ни мегрельская «Одойа», ни сванская «Лилео», ни аджарская «Макрули», ни рачинская «Асланури» и, представьте, даже ни картлийская «Чакруло»,— тогда Иполитэ Акакиевич делал Малхазу знак глазами, то бишь подмигивал,— и аргентино-франко-испано-италь-янские песни, виртуозно исполняемые Малхазом под аккомпанемент гитары, модуляции его вкрадчивого, за душу берущего голоса приводили захмелевших гостей в неописуемый восторг, они ревели «бис» и «браво» и клялись в любви к Грузии.
За те четыре с лишним года, что Малхаз «проработал» в министерстве, он почти полностью забросил историю, которой раньше так увлекался, но старая любовь все же не гасла. В свободное от трудов праведных время он садился за книги и читал, пока назойливые друзья-приятели не отрывали его силой и не уводили в шум и гомон очередного кутежа.
В период таких занятий любимой наукой урывками, в перерывах между кутежами, Малхаз, представьте, задумал написать историю родного села, для чего он перечитал множество старинных хроник, летописей, древнейших грамот. В случае, если исследование оказалось бы достойным, он намеревался представить его на соискание ученой степени как диссертацию, однако месяцы мчались дикими конями, а у него для серьезной работы не хватало ни времени, ни энергии.
Вот когда он понял, что кутежи куда более утомляют человека и забирают куда больше сил, чем умственный труд.
Уразумев эту истину, он совершил поступок, заслуживающий всяческой похвалы: решил покинуть Тбилиси и переселиться в Самеба.
Там ждали, не могли дождаться единственного сына родители...
Там пустовал в отсутствии наследника комфортабельный отцовский дом...
Там мог бы протянуть руку помощи и Вахтанг Петрович!..
Там могла начаться совершенно иная жизнь...
Переселение Малхаза в деревню, вероятно, ускорило и то обстоятельство, что дочь начальника одного из управлений министерства оказалась от него в положении...
Правда, поговаривали, что эта миловидная девица на выданье не впервые оказывалась в подобной ситуации, но на этот раз братья ее, забияки и громилы на подбор, занимающие в то же время довольно высокие служебные посты, распетушились не на шутку и пригрозили Малхазу выпустить кишки, если...
Весной 1967 года блудный сын, имея тридцать лет от роду и привлекательную наружность, с одной гитарой за плечами и модным чемоданчиком в руках вернулся в родное село...
Радость Годердзи и Малало трудно было описать словами.
Супруги воспряли духом и совершенно преобразились. Теперь единственной их заботой стало женить сына. Им хотелось как можно надежнее привязать непоседливого отпрыска к отчему дому.
...Целых четыре месяца заносчивый наследник Годердзи Зенклишвили разгуливал по селу без дела. Ни одна работа, предложенная ему, не удовлетворяла его высоким требованиям: то должность была маленькая, то работа недостойная, то зарплата мизерная. В конце концов, внемля совету Исака, с помощью отца он устроился педагогом в школу.
Он и сам не ожидал, что эта скучная (как раньше считал) профессия так заинтересует и увлечет его.
На первом же уроке, когда любознательные детские глаза уставились на него и ни на миг не выпускали из поля зрения, Малхаз с не испытанным дотоле удовлетворением и какой-то доброй гордостью почувствовал себя как нельзя более на месте.
«Какое же это чудо — встреча с непорочными и чистыми детскими сердцами!» — размышлял молодой учитель, и ему казалось, что и сам он стал чистым и непорочным.
Возвращение Малхаза под отчий кров вызвало оживленные толки в Самеба.
В школе, которую когда-то он блестяще окончил, и сегодня преподавали его бывшие учителя. Все там хорошо помнили лучшего ученика, отличавшегося и способностями, и прилежанием, Малхаза Зенклишвили.
И вот теперь этот самый Малхаз, обогащенный, умудренный знаниями, поднаторевший в науках (так думало большинство), вернулся в родную школу.
В самом факте возвращения видели они проявление его патриотизма, гражданственности и высокого нравственного долга.
Разве же не мог столь талантливый юноша, к тому же сын состоятельного отца, найти более доходное и более почетное место в столице? Нет, он предпочел школу, и не какую-нибудь, а именно ту, которую недавно закончил сам!..
Учительница Нато плакала от радости. Она заключила в объятия вошедшего в учительскую Малхаза, долго целовала его по старинному обычаю в плечико, орошая слезами его новехонький модный пиджак, а потом вместе с директором сопроводила в класс.
В памятный первый день педагога-дебютанта встретили в классной комнате букеты пахучих самебских роз.
Ученики во все глаза глазели на нового учителя, такого красивого и еще совсем молодого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152