Живо, живо, уже и день на исходе, того гляди, стемнеет! И по какой выкройке вас скроили, чтоб отцам вашим на том свете мои мучения отозвались! Ослы безмозглые!..
И Мише, и Баграту ничего другого не оставалось, как мотаться хвостом за Серго, неважно было, звал их или не звал крикливый начальник. Он так их вышколил, что оба они все время были начеку и ошалело носились по всей базе, едва поспевая за кругленьким, неугомонным завскладом.
Управляющий же базой был человек совершенно иного нрава... Степенный, уравновешенный, он был известен в Самеба как хлебосольный, гостеприимный хозяин и отменный тамада, который мог пить, как бочка, однако разума никогда не терял. Осмотрительный, рассудительный Годердзи Зенклишвили давно стал для своих односельчан олицетворением порядочности, честности и дружеской верности.
«Годердзи сказал», «Годердзи похвалил», «Годердзи отругал», «Годердзи одобрил», «Годердзи сомневается», «он — приятель Годердзи» — только и слышалось в селе, и Годердзи все выше
задирал свою красивую голову, становился все более важным, высокомерным... и все более черствел сердцем.
В сумерках раннего утра, едва занимался сизый рассвет, Годердзи поспешно вскакивал со своей мягкой постели, одевался и, на ходу расчесывая волосы, выходил на тропинку, ведущую к Персову полю. Легко, по-молодому одолевал накоротке подъем и выходил на асфальтированную дорогу как раз к тому самому повороту у Чертова ручья, где любил умываться. Долго обливался студеной водой, фыркая, как лошадь. Умывшись, вытаскивал из кармана огромный пестрый носовой платок, так называемый «багдади», и тщательно осушал им лицо и руки.
Ни свет ни заря являлся он в свои владения.
Когда он входил в ворота базы, овчарки с радостным повизгиванием бросались ему в ноги. Эти огромные, с теленка величиной, свирепые псы ластились к нему словно щенята.
— Кого любят собаки и дети, тот хороший человек! — многозначительно изрекал обычно Годердзи и, посмеиваясь, с ехидцей добавлял: — Хе-хе, а почему это они к Исаку так не льнут? Ну-ка, если он такой смелый, пусть подойдет к ним так же бесстрашно, как я подхожу... Да, жди, черта лысого!.. Собаки животные умные, они за версту чуют, чем человек дышит. Так-то!..
Были у Годердзи Зенклишвили свои причуды. Главной из них было постоянное желание поддеть, подколоть Исака, и в то же самое время он дня не мог без него прожить.
Видимо, Годердзи и сам знал за собой эту слабость и старался сдерживаться, но чем больше старался, тем больше раздражал его Исак — и представьте, тем больше становился ему необходимым!..
Самую просторную комнату здания конторы занимал управляющий, в двух других размещалась бухгалтерия — неприступное владение Исака, а в четвертой стоял стол с расшатанными ножками и старое кресло с продранным сиденьем, принадлежащие заведующему складом. В этой же комнате зимой устанавливали круглую чугунную печурку и на покрытой брезентом тахте поочередно, согласно дежурству, почивали то Хромой Миша, то одуревший от водки Баграт.
В кабинет Годердзи без нужды никто не отваживался зайти. Отворив дверь, вы вдруг оказывались перед управляющим базой, который восседал за массивным письменным столом прямо напротив двери и, выкатив глазища, молча уставлялся на входящего. Казалось, он сверлит вас своим пронизывающим взглядом, стремясь заглянуть в самую душу.
Так он сидел, не произнося ни звука, даже не здороваясь с вошедшим, кто бы тот ни был. Сидел неподвижно и таращился, выжидая, когда посетитель обретет дар речи. Такой необычный прием многих ошарашивал, многих делал куда покладистее, чем были они вообще.
Насупленный, мрачный управляющий санкционировал выдачу того, что следовало покупателю, так, словно милость оказывал.
За его дубовым креслом с мягкой спинкой, которое где-то раздобыл для него Исак, на стене, в блестящей, под серебро, раме красовался портрет Сталина в форме генералиссимуса. Когда Годердзи перехватывал взгляд посетителя, устремленный на портрет, он, кивая головой, самодовольно говорил:
— Я, братец, на фронте под его верховным командованием воевал, поэтому так просто с ним не расстанусь. Пусть висит себе на здоровье, кому он мешает, верно ведь?
И, получив положительный ответ, стукал пудовым кулачищем но столу и многозначительно добавлял:
— Да, милый мой друг, так оно было и всегда так будет — времена царствуют, а не человеки, и все мы — игрушки в руках времени. Захочет оно, проклятое, подбросит тебя высоко, вознесет надо всеми, захочет — на обе лопатки уложит! Как наш великий Сандро Канделаки своих противников ложил. Захочет — удачу пошлет, захочет — в бараний рог согнет! Но пока оно тебя согнет, ты, брат, должен изловчиться и за рога его схватить! Обязательно за рога, понял?
Придя спозаранок на базу, Годердзи не спеша обходил всю территорию, не оставляя ни одного закутка. Шагал он размеренно, по-военному, покачивая богатырскими плечами, не ходил — шествовал, словно парад принимал. Затем направлялся в свой кабинет, кряхтя, поглубже усаживался в кресло и, упершись мощным животом в край столешницы, погружался в раздумье, которое очень быстро и незаметно переходило в сон.
Была у него такая привычка — чтобы восполнить нехватку сна, ему необходимо было соснуть здесь, в кабинете, час-полтора. Тут как раз и наступало время открытия базы. Он раздирал глаза, вставал, со стуком растворял окно и, высунувшись в него, орал громовым голосом:
— Эй, дармоеды, аткривай варата!
Последние два слова почему-то произносились по-русски.
Выкрашенные в зеленый цвет огромный ворота, над которыми красовалась вывеска «Самебская база Лесстройторга», распахивались со страшным скрипом и скрежетом, и поток клиентов вливался во двор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152