Но каково же было его смущение, когда Виола, жена большого человека и супруга академика, выслушав две-три его фразы, повернулись к храму спиной, взялись под ручки и направились в сторону, к широкому уступу, и, усевшись там лицом к Куре, начали о чем-то болтать.
Они с таким пылом, наперебой говорили что-то друг другу, словно целый век просидели в одиночном заключении, не обменявшись ни словом ни с одним человеком, и теперь стремились утолить жажду общения.
Слушателями Малхаза оказались только Вахтанг Петрович, Лика и два шофера. Видно было, что шоферы изо всех сил напрягали внимание, стараясь проникнуть в смысл речей Малхаза. Увы, история Грузии для них была неведомым плодом.
Вахтанг Петрович казался растерянным и озабоченным. Он был здесь и вроде не здесь,— несомненно, мысли его где-то витали.
Малхаз подметил, что секретарь даже раз-другой зевнул. Он догадался, что Вахтанг Петрович слушал его лишь из вежливости, не питая никакого интереса ни к храму, ни к его истории.
Единственным человеком, который действительно внимал каждому слову Малхаза, была Лика.
Она пристально глядела на него своими черными, как спелая ежевика, глазами из-под чуть припухших век, и выражение ее лица говорило о том, что рассказ занимает ее.
Солнце склонилось к закату.
Временами веял западный ветер и доносил в теснины Триалетских отрогов свежесть и прохладу с Черного моря.
На севере, за Курой, возвышались темно-синие громады Кавказских гор, рассекавшие голубизну небес гордыми изломами своих профилей. Чуть левее блистала белоснежная шапка Мкинварцвери — Казбеги, а еще левее — Эльбруса.
Почти вырубленная самцеврисская осиновая роща так сгрудилась на луке берега, что казалось, именно она и заставила реку изменить направление и повернуть на север.
По дальним склонам рассыпались деревни: Али и Мохиси, Дирби и Абиси, Бррти и Руиси...
Малхаз начал свой рассказ с истории западной СТРНЫ храма. Лучи закатного солнца окрашивали ее каменную рубашку в ЦВЕТ ПЕСКОВ пустыни.
Малхаз говорил с УВЛЕЧЕНИЕМ, глядя при этом на стоявшую лицом к лицу с ним дочку секретаря.
Она стояла против солнца, потому трудно было различить черты е лица, зато поразительную ЧЕТКОСТЬ И резкость обрел абрис гибкого, стройного тела.
Одной рукой Лика подбоченилась. Сумка на длинном ремне, которую она держала в другой руке, касалась ноги. Так она стояла, НЕ спуская взора с самозваного экскурсовода, время от времени поигрывала сумкой. Сумка раскачивалась из стороны в сторону, чтобы снова застыть в НЕПОДВИЖНОСТИ.
Искренний интерес красивой и обаятельной девушки ободрил и вдохновил Малхаза, сделал его еще более красноречивым. Если бы не Лика, он бы, вероятно, умолк и погас, подавленный поведением калбатони Виолы и ее болтливых товарок.
Но теперь, когда эта очаровательная девушка слушала его с таким вниманием, Малхаз начисто забыл не только о бесцеремонности расфуфыренных дам, но даже и о самом Вахтанге Петровиче, который тоскливо взирал на увлеченного своим рассказом молодого человека, и на лице его было написано одно желание: скорей бы закончилась эта затянувшаяся лекция!
Секретарь, избалованный властью над людьми, принадлежал к числу тех самонадеянных руководителей, которые разрешают долго говорить лишь самим себе, а чуть затянувшуюся речь любого другого встречают с гневным раздражением.
Под конец Вахтанг Петрович не выдержал историко-искусство-ведческих экскурсов Малхаза, отдал какое-то короткое распоряжение шоферам, заложил руки за спину и с беззаботным видом направился к дамам, рассевшимся на траве и спорившим о каком-то весьма волнующем предмете.
За Вахтангом Петровичем поспешили шоферы, торопясь выполнить его распоряжение. Малхаз хорошо видел, как захлопотали они у своих машин.
Один их них выгрузил провизию, разостлал на траве синюю скатерть и начал накрывать стол. Второй принялся разжигать костер для шашлыков.
Молодые люди остались одни.
Малхаз сперва мучился сомнениями, происходит ли все это по заранее задуманному плану или нет. Однако дочка секретаря явно была не из тех, кто бы действовал по родительской указке. Вероятно, она сама почувствовала неожиданный интерес к лекции (или к лектору?) и потому стала так внимательна и проста.
От этой мысли Малхаз испытал удовлетворение, похожее на радость. Он стал внимательно присматриваться к этой пленительной девушке, и чем больше присматривался, тем больше она ему нравилась.
Лика в тот день была особенно хороша. Ее черные, обрамленные пушистыми ресницами глаза так горели и искрились и были полны такой волнующей тайны, что у Малхаза сладко замирало сердце.
«А что если...— закрадывалась ему некая мысль, но так и обрывалась, повисала незаконченной. И носился этот обрывок в его голове и наконец все-таки оформился.— Да, ясно, что ее родители были бы не прочь, чтоб я стал их зятем. А может, и она тоже?.. Почему же я должен оттолкнуть счастье, ступившее на мой порог? Вахтанг Петрович человек влиятельный, с его помощью чего только не добьешься!»
— Вы, оказывается, прекрасный рассказчик,—- сказала Лика.— Я и представить себе не могла, что история может быть такой интересной... Вы, верно, и знаете ее хорошо, и любите.
— Меня вдохновило ваше внимание...
— Терпеть не могу дешевых комплиментов,— свела брови Лика.
— Только дешевые или вообще всякие?
— Знаете, все хорошо, когда умно.
— И даже порицание?
— Этого я не говорила. Но, если хотите знать, умное и справедливое порицание лучше бессмысленной и лживой похвалы.
— Постараюсь принять к сведению.
— Что вы собираетесь принять к сведению?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152