За эти деньги он примет тебя в долю, и ты живо на ноги встанешь. Теперь, братец ты мой, заработать деньги можно либо на земле, либо на воде. Торговлей тоже можно, но тебе за это дело лучше не браться. Ежели судьба в торговле тебе подсобит и ты, паче чаяния, преуспеешь,— пропадешь, честь-совесть свою загубишь. А я такого человека в зятья не приму. Понял? Ежели не выпадет тебе там удачи — и вовсе прогоришь, а этого тебе я тоже не желаю.
...Вот как оно было, вот с чего оно и началось. С той поры Годердзи Зенклишвили все вверх да вверх взлетал. Крепко в гору пошел.
Какола выполнил обещанное. Определил Годердзи к своему двоюродному брату Нико плотовщиком.
Плотовщикам по сердцу пришелся молодец — рослый, плечи — косая сажень, сила богатырская так и хлещет, а нрав спокойный, тихий. Он так быстро научился орудовать шестом, такое обнаружил чутье к воде, что за короткое время весь путь от Боржоми до Мцхета наизусть выучил, каждую излучину Куры помнил, где какой водоворот и где стремнины, где мель, где порог, где омут — все знал.
Знал реку и чувствовал ее настолько, что и в разгул вешних паводков не боялся плоты сплавлять. Достаточно было двух-трех взмахов шеста в его сильных руках, чтобы подогнать плот к нужному берегу.
Кура — великая чаровница.
Она так околдует, приворожит человека, что жить он без нее не сможет. С Годердзи именно это и случилось: безудержная и мощная в своем вечном стремлении, река завладела им безраздельно, он уже и не мыслил, как можно поселиться в деревне и изо дня в день ковырять землю. Даже образ Малало потускнел в его воображении.
И вправду, что может сравниться с упругой живительной волной Куры, с ее берегами, то отлогими, зелеными, то крутыми, скалистыми, каких-то фантастических оттенков и форм; с ее широкими песчаными либо каменистыми отмелями, с внезапно открывающимися из-за поворота островами с купами деревьев...
Неповторимы вечера на Куре, когда воды ее, поблескивая серебром в лунных лучах, движутся и словно не движутся и мнятся сказочной дорогой в обетованные края...
И стала она такой дорогой для Годердзи —- дорогой в совершенно иной мир, полный опасностей, азарта и смертельного риска.
Кто бы мог предположить, что в этом деревенском богатыре, внешне таком спокойном, даже застенчивом, таится столько необузданной страсти и удали и столь сильна тяга ко всему необыденному, отличному от того, к чему он привык, что видел, слышал, пережил до сих пор!..
Артель, в которую его приняли по ручательству Каколы, скупала лес в Боржомском ущелье у князей Авалишвили и Сумба-ташвили и сплавляла его в Мцхета и Тбилиси.
Лесосплав совершенно поглотил Годердзи. Ремесло это было очень опасным, но и очень прибыльным. К тому же имело оно свою притягательную силу, прелесть и красоту.
Годердзи навсегда полюбил лунные ночи на Куре...
Сидишь на медленно плывущем плоту, связанном из огромных еловых бревен, перед ярко горящим костром, попиваешь терпкое красное самебское вино, с бульканьем льющееся из бурдюка, а на вертеле шипит сочный шашлык, и к сияющему ночному небу возносится звучная «метивури» — старинная песня плотогонов...
А уж свежей рыбы у них всегда было вдоволь. К плоту прикрепляли годори — плетенную из ивняка конусообразную корзину, и пока плыли от красивейшего авалишвилевского Ликани до сумбаташвилевских угодий в Ташискари, корзина до краев заполнялась курной рыбой — мурцой, лурджей, цимори и немсицверой.
И к вину Годердзи пристрастился там, да так, что ежели случалось за день ни разу не выпить, настроение у него портилось: печаль овладевала им и какое-то глухое беспокойство.
Среди плотогонов приобрел он много друзей-приятелей, таких же беспечных, щедрых и разудалых парней, как сам.
Незаметно пробежал целый год — тысяча девятьсот восемнадцатый,— не менее бурный и беспокойный, чем предыдущий, хотя Годердзи так и не почувствовал их особенности. Для него дни текли мирно и безоблачно. Порой ему казалось, что так оно и будет всегда, что жизнь его уже не изменит своего русла. Только вот на Малало он женится, скопит денег для ведения зажиточного хозяйства и женится...
Однако Годердзи предполагал, а господь бог располагал...
В один прекрасный день в Карели, возле духана Калмахелидзе, что у самого причала, где обычно собирались на сговор и беседы плотогоны, перед Годердзи неожиданно возник разгневанный Какола и наговорил ему рокочущим своим басом такие слова, что парень сразу весь обмяк, точно тряпичный, и, обливаясь холодным потом, глядел на него покорными глазами.
И началась новая жизнь Годердзи Зенклишвили...
В мае тысяча девятьсот девятнадцатого они с Малало поженились. К ее приданому он добавил накопленные за время работы деньги и выстроил на берегу Куры, где некогда стояла отцовская хибара с глинобитной плоской крышей, а потом двухкомнатный вдовий домик, небольшой, но ладный кирпичный дом с широким синим балконом и подвалом.
А времена тогда были тяжелые. Сперва с горем пополам пережили мировую войну; потом кругом стали кричать «революция», мол, «революция», да и свергли царя. Как только до самебского дворянства и богачей дошел слух о свержении самодержца всея Руси, они, словно сговорившись, все до единого сбежали в город.
Потом пришли меньшевики, но жизнь не стала от этого лучше; деньги потеряли силу, продукты исчезли, народ изголодался.
Однако Годердзи и Малало, ставши едины плотью и духом, не страдали от всего этого: любовь помогала им преодолевать, невзгоды и лишения.
Их маленькая семья оказалась крепкой и дружной. Жили они в мире и согласии, таких любящих, преданных друг другу супругов не сыскать было во всем селе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152