Через короткое время залетный немец-специалист привез неизвестную здесь и никем не виденную круглую пилу Вскоре визг и скрежет этой пилы стал раздаваться в самом отдаленном районе Самеба. Дизель шумно дышал, пыхтел, точно человек, работающий какую-то тяжелую работу, и с такой быстротой вращал пилу, что самой этой пилы глазу-то не видать было. В воздухе кружилось что-то блестящее и непонятное, будто и не предмет, а так, невесть что, кружилось с умопомрачительной скоростью и кромсало огромные бревна, как остро наточенный нож — рыбу цимори. И сохрани бог прикоснуться к этой бешено вращавшейся чертовине. Она так бы изрубила и искромсала любой предмет, что человек и глазом моргнуть бы не успел.
Разве знает ишак, что за плод хурма (турецк )
Однажды, когда рабочие занимались своим обычным делом, под навес, где стояла эта адская машина, забрела коза начальника станции (начальник станции был родом из Мегрелии и коровьему молоку предпочитал козье). Козе почему-то не понравилось странное нечто, она сперва изучающе смотрела на пилу, потом разбежалась, со всего маху налетела рогами... и тут же упала бездыханная, с рассеченной надвое головой и шеей. Один рог с половиной головы и шеи упал по одну сторону, второй — по другую.
Разъяренный начальник станции вне себя примчался на лесопилку, учинил страшнейший скандал, кричал и бранился на чем свет стоит, пока не ощутил в своем кармане хрустящие купюры, во много раз превосходившие стоимость козы.
После того случая остервенелое чудовище со всех трех сторон огородили плетеной изгородью, к которой никого близко не подпускали.
Откуда только не приходили люди поглядеть на диво.
Часами стояли, вылупив глаза, самебцы и кехиджварцы, хведуретцы и летэтцы, цромцы и гомийцы, саголашенцы и руиссцы, санэбельцы и урбниссцы, стояли стар и млад и глазели на небывалое зрелище.
Дизель гудел, шумел, а пила то пронзительно визжала, то протяжно ревела басом. Эту пилу, как и лесопилку, тоже прозвали «Годердзиевой» и иначе не поминали.
На лесопилке вечно было полно народу. Всякий, кому нужны были балки, стропила, длинные прогоны или чисто распиленные доски, срубал в лесу дерево, окоривал его, пробивал в комлевой части сквозное отверстие для цепи, второй конец которой прикреплял к ярму буйволиной пары и таким образом отволакивал бревно на Годердзиеву лесопилку.
Злые языки поговаривали, мол, зять с тестем такую деньгу зашибают на своей лесопилке, что, захоти они, дворец себе отгрохают и от крыльца до калитки всю дорогу персидскими коврами устелют.
Очевидно, доход и вправду был велик, потому как замкнутый Какола, по виду которого обычно трудно было что-нибудь понять, сейчас не мог скрыть радости и удовлетворения.
Была у Каколы тайна, которую, кроме Дареджан, ни одна живая душа не знала: старую маслобойку, висевшую у них в темном углу погреба, Какола доверху наполнил новенькими «червонцами». Хитер был старик: сам работал на лесопилке с Годердзи, а оба его сына продолжали землепашествовать.
Так что уже к середине нэпа Шавдатуашвили снова вошли в силу.
И скот заметно умножили.
И пашню увеличили...
И виноградник.
И покосы себе прирезали.
Дом Каколы снова наполнился достатком...
Однако Годердзи не зря любил повторять слышанную от Каколы пословицу: «Времена царствуют, но не человеки»,— вот и Каколе недолго довелось «царствовать»: в деревне прошел слух, что нэп кончился и все должны вступить в колхоз.
В ранее пустовавший сельсовет и комячейку народ снова повалил валом. До поздней ночи не гас свет в окнах старой канцелярии.
Вскоре в Самеба объявился слесарь-партиец из Тбилиси Вардэн Бибилури,— районный центр прислал его сюда председателем вновь создаваемого колхоза.
О Вардэне говорили, что он — «двадцатипятитысячник». Что означало это «тысячник», никто толком не знал. Председателем сельсовета тоже нового человека прислали, из заречной деревни, Вано Камкамидзе. Люди отзывались о них хорошо, но Какола при одном упоминании проклинал их на чем свет стоит и каждый день твердил одно и то же: такого зла, как эти революционеры, Грузии не причиняли ни Ага-Магомет-хан, ни Буга-турок, ни Джалал-эддин, ни Тамерлан.
Прошло еще немного времени, и Шавдатуашвили раскулачили, как и других самебских богатеев.
Не помогло Какодя, что лесопилка на имя зятя была записана... Все имущество — движимое и недвижимое, отобрали, и остался Какола без двора, без кола. Обоих его сыновей, Софрома и Карамана, тоже кулаками объявили и вместе с Каколой выслали куда-то в чужедальние края.
Дородная Дареджан не вынесла разорения и поругания семьи и в день вынужденного отъезда из Самеба скоропостижно скончалась.
Какола же, сломленный духом и телом, не выдержал трудностей дальней дороги и умер в пути.
Лишь спустя время до Самеба дошла печальная весть: на каком-то богом забытом сибирском полустанке тело бывшего старосты снесли с вагона и похоронили там же, возле железнодорожного полотна, похоронили без гроба, завернутого в драное байковое одеяло.
— Никого из близких при нем не было, умер одиноким, холодным, голодным, беспризорным! Горе мне, горе!.. В чужой земле, неоплаканного похоронили несчастного! — рыдала, горючими слезами обливалась осиротевшая Малало.
Дом и имущество Годердзи, правда, не тронули, но лесопилку отобрали. Отобрали, объявили ее государственным предприятием, однако, поскольку в дизеле и пиле никто, кроме Годердзи, ничего не смыслил, заведующим опять-таки его поставили и положили ему ежемесячное жалованье.
Годердзи и сам не ожидал, что после всего того, что случилось с тестем, он заживет безбедно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152