Малало запомнила газету и место, где была напечатана статья. Она решила, как только останется одна, во что бы то ни стало узнать, что это за статья, о чем в ней идет речь и почему она так заинтересовала ее мужа. С этим она пошла обратно в кухню.
Но Годердзи был догадлив не меньше, чем Малало.
Перед тем как выйти из комнаты, он сложил эту газету вчетверо и сунул ее во внутренний карман пиджака, висевшего на спинке стула. А жене велел собрать остальные газеты и положить на место.
С готовностью выполнив повеление, Малало окинула торжествующим взглядом полку с газетами, предвкушая, что попозже, когда внимание мужа поослабнет, она наконец все выяснит.
Но каково же было ее удивление, когда, обуреваемая любопытством, она тщательно перебрала все газеты, но той, единственно нужной, среди них не оказалось.
Тут-то она поняла, что Годердзи попросту ее перехитрил и искусно замел следы, так что сам черт бы ничего не разобрал.
На следующее утро Малало, едва открыв глаза, посмотрела на мужа. Он полулежал в той же позе, на спине, что и вчера вечером, и о чем-то упорно думал. Видно, проснулся рано.
— Послушай, о чем ты думаешь без конца?! — заговорила с ним Малало.— Можно подумать, ты обо всем мире заботиться должен. Думаешь, думаешь, все никак не придумаешь.
— Уже придумал,— глухо проговорил Годердзи и покосился на Малало.
Не понравился ей ни тон его ответа, ни выражение глаз. Взгляд их был такой озабоченный и такая глубокая печаль таилась в них, что у Малало сжалось сердце.
— Почему ты сидишь, или забыл, что доктор сказал: нельзя тебе двигаться и сидеть тоже нельзя.
Малало уже сожалела, что задала мужу неловкий вопрос, вынудивший его ответить многозначительным «уже придумал».
Что же такое он придумал? Мысль об этом ввергла ее в страшнейшее беспокойство. Какое-то недоброе предчувствие овладело ею.
Свечерело, и пришел Малхаз. Подошел к кровати, поставил на столик у изголовья какие-то пузырьки, сказал, что это лекарство для укрепления сердечной мышцы, которое привез ему специально для Годердзи тбилисский врач-кардиолог, его приятель.
- Когда у тебя в организме что-то испортилось, тому, брат, уж ничего не поможет,— с усмешкой не без горечи отозвался Годердзи,— ни заграничное лекарство, ни знахарское снадобье.
— Ох, как ты умеешь сразу надежду под корень рубить,— упрекнула его Малало,— ничего такого страшного у тебя пока что нет.
— Эх, дорогая моя, у кого что страшное, того никто не знает.
Малало поправила сползшее одеяло и отвернулась, боясь, как бы слезы не выступили и отец с сыном не заметили бы их.
— Ну, мальчик, как ты себя чувствуешь в новом своем пристанище? — обратился Годердзи к сыну.— Небось лучше тебе там живется, чем у отца с матерью? Там, брат, ты все только с Героями да с директорами, там ты ровно драгоценный камень в золотой оправе, а тут ты ни к селу ни к городу, затесался между неудачливым комбинатором и полуграмотной старухой...— Годердзи засмеялся, да так, что и не понять было, смех то или сдерживаемые рыдания.
Малало снова начала возиться с одеялом. Она так низко опустила голову, что только затылок и был виден.
— Папа,— глухо проговорил Малхаз,— почему ты понапрасну терзаешь себя и меня заставляешь страдать? Может, тебе это не больно, так хотя бы меня пожалей...
— А ты меня пожалел?
— Да что я такого сделал в конце-то концов, за что ты меня так возненавидел?
— Что ты сделал?! — у Годердзи глаза расширились и брови вверх поползли. Он побледнел, дыхание его участилось.
— Годо, родной мой, ты только не волнуйся, не надо, бога ради, чтоб тебе плохо не стало...— вскинулась Малало.— Малхаз, перестань, хватит тебе отца мучить, бессовестный! В конце концов, отец он твои родной, чего ты от нас хочешь? — И она снова низко опустила голову. Плечи ее вздрагивали.
Но теперь уже Годердзи разошелся.
— Говоришь, что ты такого сделал, да?
— Да, да, что я сделал? — Малхаз в недоумении широко развел руки.
— Бросил родителей, сам сбежал под чужой кров, сбежал потому, что думаешь, если с нами останешься, своей карьере повредишь, мы для тебя позорное пятно, оказывается! Разве же этого мало?
—- Об этом мы ведь уже говорили однажды совершенно исчерпывающе...
— Ах, исчерпывающе, да? И все исчерпали, по-твоему?
— Тем более что я ушел не насовсем, а на время...
— Это как же понимать прикажешь, объясни, сделай милость.
— Да так, что, когда эта волна спадет, я снова вернусь домой, не брошу же я вас совсем?
— Ага, значит, когда волна спадет, да?
— Да! Что тут удивительного?
— Значит, обождешь, пока нас с матерью эта волна с головой накроет и потопит, а сам до той поры на высокой мели отсиживаться будешь и прохлаждаться. А после, когда волна схлынет и мы уже подохнем, ты спустишься со своей вершины и поселишься в низине. Так ты сказал, по моему, верно?
— Э-эх, папа, ну зачем тебе эти вымученные мудрствования, эта философия на пустом месте! На явления и предметы надо смотреть реалистически и принимать их как они есть, чтобы суметь верно разглядеть.
— Вот и ты реалистически поступаешь, что ж... пока нам трудно, ты от нас бежишь, потом, когда опасность минует и мы с ней тоже кончимся, ты вылезешь из своей норы, чтобы не потерять наследство. Так ведь?
— Нет, с этим человеком невозможно говорить спокойно, легче камни долбить!
— Не с «этим человеком», а с отцом твоим, я пока что твой отец, осел ты этакий, дубина неотесанная!
— Годо, голубчик, сердце мое, успокойся, бога ради, не случилось бы беды!.. Малхаз, ты лучше уйди отсюда!
— Не пойму я: чего вы от меня хотите, в чем обвиняете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152