Ясный, блестящий паркет. На крышке черного пиянина, который стоит около боковой стены, скучает традиционный бюст задумчивого Бетговена. Посреди комнаты стол. В зеленом стекле высокого бокал на чотирокутному пространстве белой скатерти красным пятном пламенеют лепестки тюльпана.
Хозяйка просит прощения. Она оставит меня на минутку самого, чтобы подобрать растрепанная ветром волосы. Или я позволю?
- О, разумеется, прошу!
Я остаюсь наедине в этой большой комнате с открытое окно на восток: по купами деревьев стальное полоса далекой реки и синева неба.
Пользуюсь случаем, чтобы осмотреть фота, которые висят на стене над широкой турецкой тахта по ту сторону стола. Заложив руки на спину, передивляюсь фотографии. И тогда сразу говорю:
- Да! Нет, я не ошибся отнюдь!
Сбрасываю очки и начинаю рассматривать сложи. Я сразу узнаю молодое лицо, большой чуб, что свес над прямоугольником лба, по-юношески еще пухлые губы, твердое, упрямое, выступающей, как в Вагнера, подбородок, - так хорошо знакомый с журналов, концертов и афиш лицо молодого композитора. А вот они вдвоем: он и она. Берег моря; черные ланцеты кипарисов, скалы, стали условным стандартом южной экзотики ... Я смотрю на просяяну радость ее лицо на маленькой рисунку, где она в белой парусиновая платья стоит над морем, - такую безграничную радость, что во мне просыпается зависть, почему я остался непричастен ко всей этой чрезмерной полноты жизни ...
Ряд ее фот. Коллекция ракурсов. Игра светотеней. Оттенки серого и брунатнорудавиx цветов. Экспериментальные упражнения мастеров фотоискусства, шедевры выдумки, и реалистичные попытки отрицать сугубо реалистические способы.
Портрет отяжелевшего мужчины с бородой и профессорским видом, - видимо, фото ее мужа.
Еще многочисленные фота неизвестных мне людей. Глаз равно пробегает по этим снимках, что ничего не хотят мне сказать.
Я сажусь на диван. Сквозь открытую дверь в соседнюю комнату, далеко большей за эту, где я сижу, мне видно блакитносирий шелк мебели в стиле «Люи XIV» и черную массивную глыбу рояля, что громоздким треугольником заполняет чуть ли не половину просторной зале.
Ритуальная торжественная тишина великокимнатного проживания. Издали с улицы слышно детские голоса. Спокойствие. Я имею возможность взвесить. Эти два дорогие инструменты, эти кучи нот, лежащих на табуретках, эти большие декоративные фота, которым нет места в обычном профессорском проживании, знакомство с композитором, все это свидетельствует о причастности - ту или иную, наконец, более или менее близкого - этой моей новой знакомой к музыкальному миру.
Не мог бы я сделать еще какие дальнейшие выводы? .. Судите дальше! Ее зовут, согласно посвятительные надписи на клявири Ларисой Павловной. Что может сказать мне это имя? Говорит оно о чем-то, не говорит ни о чем? Оперной актриса? Есть достаточно известная камерная певица именно с этим именем: Лариса Сольский. Ее концерты пользовались и пользуются выдающимся успехом. Критика и публика ставит ее наравне с Зоей Лодий! Ли должен я предположить, что это именно она?
Она входит в комнату, и я пидвожусь ей навстречу. Я говорю ей:
- Если продолжать начатую игру, распутывать дальше все тайны, то мне надо бы подтвердить, что я сегодня имел удовольствие встретиться с Ларисой Сольский. Вы не захотите сделать мне неприятность и сказать, что я ошибся?
Она смеется в ответ и протягивает мне для поцелуя руку:
- Нет, я не сделаю этого, мой Калиостро! Вы волшебник, хитрец, ясновидящий, фантаст!Скоторой кармана или из которого рукава вы вытащите сейчас свою Зеленую попугая?
Она очень милая женщина! .. Я улыбаюсь ей и говорю:
- Я должен искупить свой перед вами грех: мне еще не пришлось ни разу быть на ваших концертах. Но ваш и мой хороший знакомый и приятель, Дмитрий Ревуцкий, много и с большим всегда восторгом говорил о вас. Удивляюсь, как я, бывая у него, ни разу не встретился с вами.
Хозяйка просит садиться. Она садится на тахту, а я на круглый стульчик возле пиянина.
Я сел возле пиянина, моя рука коснулась крышки, я открыл клявиятуру положил пальцы на клявиши. Это произошло совсем автоматически, без всякой мысли. Одно движение продолжал второй.
3 меня никто музыка. Я никого профессионал, обыкновенный любитель. Играю я не безупречно. Я понимаю этого, но я музыкальную память, и никто, думаю, не упрекнет меня, что я не разбираюсь в музыке, что я не способен вчуватись в музыку.
Прикосновение пальцев к клявиш стал импульсом. Я пробежал по клявиятури, звуки гаммы рассыпались по комнате. Наверное, я сделал это лишь для того, чтобы познать згучання инструмента. Звук был полноценный, гулкий: зерна отборного тяжелой пшеницы легли на ладони рук!
Я спросил:
- Вы позволите?
Короткое и любезно: «Прошу!
Я не сказал бы верно, почему я позволил себе воспроизвести ляйтмотив, эту короткую звонке музыкальную фразу, что сегодня прозгучала в моей памяти. Возможно, что я сделал это исключительно по инерции. Возможно, что присутствие этой женщины, которой была посвящена эта замечательная вещь, меня смущало.
Разумеется, это было опрометчиво, даже в определенной мере с моей стороны бестактно, но что я мог сделать? Я уже не мог удержаться. Это было сильнее меня.
Музыка наполняет меня. Меня уже нет. Есть только музыка, и я в полной покорности музыке.
3 моей стороны это был никакой психологический эксперимент. Никакая насилие. Никакая попытка игры на нервах, ее или моих.
Зная, что та, которая вызвала згучання этой музыки находится здесь, рядом, я не мог, я должен был был воспроизвести музыку.
Серебряные звуки начале симфонии, говорящие о первой любви, о первых зародыши чувства, и тогда же сразу, уже с самого начала о грозовую наводнение страсти, о неистовый ярость экстатического ярости, разлились по комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62