Или собрание предназначены не здесь, а может, зашли какие изменения, которые я выпустил из-под своего внимания? .. Я вытаскиваю из кармана пиджака пачку всевозможных бумажек, записочек, сообщений, заметок, повесток на заседание. Я просматриваю их по порядку, пока не нахожу нужного. Так и есть. Собрание назначены на 11, а теперь ... Зеленая стрелка на матовом фоне стального цифербляту показывает лишь начало десятой. Я приехал слишком заблаговременно.
Что мне в таком случае делать? Я задумываюсь. Возвращаться в гостиницу? Но что я буду делать там? В этом не было бы никакой нумерации. Проехать в Музей? Но, опять таки, для чего? .. Ладно, пусть будет! Я решаю разыскать укромное место на кладбище под церковью и посидеть над обрывом.
Я обхожу кладбище. В круге, вычеркнуты кустами темнозеленой туи, словно сделанной из штампованной пластмассы, я нахожу скамью над самым обрывом. На этой скамейке, низкой и присядкуватий, составленной из тяжелого камня, словно вырубленной в скале, я устраиваюсь якнайвигиднише. Сбрасываю пиджак, решаю галстук, розстьобую рубашку, чтобы открыть грудь для лучей весеннего солнца, засучую рукава, вынимаю сигареты, зажигалку.
Замечательно! Это очень хорошо, что все это так сложилось.Снаслаждением втягиваю в себя воздух, насыщенный ароматами молодого зелья и цветущих деревьев.Салчных радостным трепетом отдаюсь бездумном чувству животной, чисто звериной радости, от солнечный свет и весеннего тепла.
Каменные плиты площади, залитый солнцем, кажутся белыми. Подо мной пропасть, пустыня пространства, голубая бесконечность: я и ничто! Величие знелюдненои одиночества!
У обрыва срезает верхушки верб, [что] растут на Мандрыковской Оболони вдоль берега. За ними я вижу полосу золотистых песков. Тогда широкую даль реки. И за Днепром в синеве димци, словно в облаке ладана, далекие самарские луга.
Зажечь сигарету? Разве! Я достаю сигарету, но напрасно я нажимаю на крышку зажигалки. Крышка подпрыгивает, колесико затрагиваемых за камешек, но гнет НЕ зажигается.Видимо, не хватает бензина! Но хорошо, что у меня есть спички. Зеленой головкой красного спички я чиркает по черному шершавым стороны коробки, на желтом бумажки которого нарисован самолет с дулей вместо пропеллера и с двумя проречистимы надписями: «Ультиматум» и «Ответ Чемберлену».
Папиросу зажжен. Тоненький ток седых дыма, поднимаясь вверх, незаметно тает в воздухе. Когда человечество, радовало себя, рассказывая сказок, теперь оно предпочитает курить.Иллюзорное источник неустановившихся химер! Условная попытка сделать действительность необязательной.
У меня есть достаточно времени, я имею лучшую возможность, чтобы поразмышлять о содержании своего сегодняшнего выступления на конференции.Свнезапным энтузиазм я вскакиваю за это намерение: коробок с сигаретами я кладу себе на колено, открывает крышку, чтобы на ней записать тезисы, достаю карандаш. Но порыв к труду, вспыхнув, сразу же гаснет. Я становлюсь вялый, высосан Меня охватывает чувство скуки перед перспективой то делать.
Против этих приступов тоски я никогда не мог соревноваться. Править корректуру, писать письма, продумывать содержание ответов, составлять тезисы для выступлений, вести протоколы на собрании, - нет, все это было больше меня.
Стоит обдумывать официальный текст официальной речи? Скажу, что скажется! Импровизированные речи мне всегда удавались гораздо лучше, чем заранее продуманные и подготовленные. То, что люди считали в моих выступлениях следствием тяжелого труда, не стоило мне никогда ни малейшего усилия. Свои успехи я принимал исключительно как свободные дары капризной судьбы.
Или не приятнее думать ни о чем, о необязательные вещи, о том, что никакого отношения к служебным делам не имеет?
Я отдаюсь течения неустановившихся мыслей, я погружаюсь в поток случайных впечатлений, я поддаюсь чарам неожиданных асоцияций. НЕ засыпая, я дремлю в сладких сумерках радужного солнечный утро!
Я передвигаю грани. Я открывает новые грани. Я узнаю чужие горизонты далеких расстояний. В моем воображении встают образы тысячелетий.
Где, видимо, здесь еще перед тысячелетием жили мои предки. По реке плыли лодки с треугольниками парусов. Перед двинуться через пороги, на этих береговых обрывах со своим пленом останавливался мрачный, закованный в железо рыжеволосый конунг, князь. Князь - грабитель - работорговец - лавочник - гость.
Берегом преследовали мускулистых широкоплечих парней и красивых, опытных в домашнем Немецкая девушек, рабов и рабынь, захваченных по сожженных поселках на одиноких реках в целинных глубине нерубаних лесов. Он вез с собой на лодиях связи мехов, сриблясточорни, синяводимчасти, червоножовти ценные меха, предназначенные украшать плечи византийских красавиц - царевен и цирковых акробаток. Бережно перевязаны рогожами и ликом лежали тюки хрома, юфти, сафьяна, тонко выдубленных зеленых, красных, черных, синих кож.
Едко и остро пахли бараньи меха. Тусклый медвяний аромат шел от больших липовых кадке. Грубые круглые плиты червоножовтого воска и сушеная билосира рыба, нанизана на лыко, заполняли середины лодий.
Возвращаясь из Византии, конунг-обладатель привозил с собой ценные золототканых ткани, паволоки и бархат, прозоротонки красочные шелка и тяжелую парчу, желтые узкогорлого конусовидные амфоры с крепким и сладким вином, золотые и серебряные шейные круга своих женщин, колты с птицей-Сирин, а вместе с тем неведомые до тех пор представление о каменные города, дворцы и церкви, о религии и государстве, о Божью власть Церкви и государственной власти царя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62