Вытащив платок, он утирал с лица капли пота.
Рабочие металлургического завода, которые приходили в Музей в порядке культпоходы, уборщицы с Облисполкома или какой-либо другой крупной учреждения, пожилые женщины с седыми волосами в красных платочках, приведены женщиной-организатором, который называл их «девочка», подходили к Гуле, чтобы лично выразить ему благодарность. Они были потрясена. Жали Гули руки, записывали пространстве отзывы в музейную книгу для впечатлений.
Гуля был человеком одной мысли, единой идеи: искусство превыше всего. Искусство неприкосновенно. Искусство Средневековья и Возрождения, иконы и портреты со времен казацкого барокко, Византия и Голландия были для него этапами вечности. 3ьявляються и разрушаются государства, возникают и исчезают народы, происходящие в мире войны и революции, коренным образом меняется ход истории, но неизменно остается черепок глины с рисованным орнаментом, обломок кирпича от здания, кусок извести с бледными следами розовой краски, миниятюра на пергаменте, холст картины. Все исчезает, только произведение искусства находится неизменным.
Гуля верил: его миссия как уполномоченного Комитета охраны памятников, раз и заключается в том, чтобы обеспечить сохранность художественных произведений. Свою служебную профессию, номенклатуру своих должностей, расписку в ведомости на получение зарплаты он рассматривал как необходимые составляющие звенья своего высокого призвания, месиянистичного своего назначения предохранить памятники искусства от уничтожения.
3 воловьей упорством, с фанатичным непреклонностью, с терпеливой настойчивостью делал свое дело.
Судьба варяжской церкви, года 1908 построенной по проектом знаменитого Степана Ленника, была делом, которое непосредственно касалась Гули как уполномоченного Комитета охраны памятников старины и искусства. Он воспринимал ее больно и остро.
двери комнаты не закрывались один за другим приходили люди, знакомые, полузнакомых и совсем незнакомые, кого я видел впервые в жизни. Преимущественно последние.
Стучали в дверь, и Гуля отвечал: «Войдите». Он встречал людей, приветствовал, устраивал где сесть. Некоторых, по собственному выбору, подводил ко мне, кого нет, я жал руки, выражал радость видеть.
Одним из первых пришел Арсений Петрович Витвицкий, почтенный и импозантный со своей длинной бородой. Серый просторный пиджак лежал на нем с изысканной элегантностью. Я был искренне рад видеть его и поговорить с ним, но мы не успели перекинуться и парой слов, как его оттеснили.
Пришел директор Исторического музея, старый профессор, в золотых очках и черном сюртуке, знаток запорожской старины, Даниил Иванович Криницкий, со своим заместителем, заведующим этнографического отдела в чумацкой вышитой рубашке с длинными чумацкими усами, широко известный Петр Петрович Петух. Сверкал червоно круглые щеки и, как две щетки, торчали брови.
В синем легком пиджаке и белых брюках появился инженер-строитель Станислав Бирський, руководивший делом Запорожье, нового города при Днепрострое. Посетил редактор здешнего литературного журнала «3оря», громоздкий, в тяжелых очках, гологоловый поэт Семен Очеретяный.
Комната постепенно наполнилась, быстро не было уже где сесть. Гуля вызвал номерного, были принесены дополнительно стулья, но и их не хватило. Кто сидел на кровати, кто на быльцах дивана, кто на выступлении прямо. Кто стоял, прислонившись плечом к стене. Пришедшие позже, вряд ли представляли точно, кто здесь хозяин.
Что касается меня, то я отошел на второй план. На первом план был Иван Васильевич Гуля. Люди собрались, чтобы встретиться и поговорить со мной, но я молчал, говорил Гуля.
Дело варяжской церкви слишком переполняла его, особенно сегодня, накануне открытия работ совещания, чтобы он мог удержаться, чтобы он мог молчать. Он говорил.
Волнуясь, вновь и вновь поднимаясь на цыпочках, будто он желал сдаваться выше, он говорил, смущенный и возбужденный, обращаясь ко всем и ни к кому:
- Передать церковь, построенную Ленником, в распоряжение горкомунхоза ... А? Как это вам понравится? .. Произведение высокого искусства рассматривать как ординарный обычный дом, как помещения, имеет такую то и такое количество квадратный метров полезной площади, которую можно принять целесообразнее, чем раньше. Например, превратить в склеп для муки, масла, керосина, селедки и других продуктов широкого потребления в общей системе потребительской кооперации, чтобы обеспечить поставки окрестных мелких лавочек.
Он повернулся ко мне. Он схватил меня за руки и давил мне ладони. На глазах его блестели слезы.
- Что вы скажете на это, Ростислав Михайлович? Вы должны сказать свое слово. Вас послушают. Вас не могут не услышать ...
Он требовал от меня ответа, он требовал от меня окончательного ответа. Он не способен был требовать другой. Возраст звал меня действовать.
Он стоял передо мной, неумолимый и суровый, с черной шевелюрой, что прядями лучей поднималась над его головой, председателем гневного пророка с коротеньким носом и мелким веснушками, разбросанным по лицу. Он надеялся, что слово, от меня сказанное, прозвучит в этой гостиничной комнате как труба архангела, извещает день последнего суда.
В излишества его экзальтированного пафоса было нечто библейское. Маленький Самсон, готовый схватиться за столбы, поддерживающие перекладины, сдвинута столбами, чтобы и крыша, и камни стен упали на головы нечестивцев, которые осмеливаются пренебречь высокий произведение большого искусства.
- Такая выдающаяся, такая гениальную памятник искусства, - восклицал он, - и превратить ее в хозяйственный склеп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62