Что это все меня обходило? .. Есть нечто скучнее за канцелярские будни? .. Я изнемогал в безнадежности!
В папке были еще бумажки, каждый под очередным числом. Сообщения, отдел искусств Облисполкома и Дирекция Музея созывают совещание из представителей заинтересованных учреждений и специалистов для обдумывания дела о превращении церкви, построенной Линником, в филиалом Художественного музея. Программа дневная работ. Повестка на первое заседание.
На всех бумагах и на докладной записке красным карандашом была написана решимость главы нашего комитета: «Рус. Мих. на заключение », а на приглашении:« предложить Рост. Мих. поехать на совещание ».
Я выполнил свой долг, я просмотрел бумажки. Что больше можно было требовать от меня как консультанта? .. Я страдал от усталости, истощения и скуки. Я был здесь никто и ничто ... Я искал для себя спасения. Я пробежал глазами по комнате. Коллекционируя впечатление, как другие коллекционируют почтовые марки, я стремился спасти себя от поражения.
Длинные лучи шелковых чулок привлекли меня неожиданно обещанием освобождения черный корпус машинки отделял кармин уст от черного блеска лякованных ботинок На краю столика лежала угасла сигарета.
Сымочко перехватила мой взгляд и подняла Рудава-крашеную голову. В ее улыбке было ожидание. Подбадривая, я улыбнулся ей в ответ. Жестом она показала, что ей недостает спичек.
- Ловите!
Медная плоская зажигалка описала в воздухе параболы и оказалась в ее цепких руках маленькой обезьянки.
Она раскуривала папиросу. Ее глаза были полны снисхождения. Дым сигареты стелился вверх, следуя египетскую экзотику рисунка на сигаретной коробке. С вызовом она закинула ногу на ногу.
Кто скажет, откуда, из которых никому не известных пространств приходит к мужу сожалению, когда он смотрит на женщину? ..
Решительным жестом я закрыл папку и пошел к столу, за которым сидел секретарь. Тихо и осторожно положил перед ним папку и сказал:
- Не поеду!
Он смущенно поднял свою узкую голову с редкими волосами, посмотрел на меня, словно спросонья, спросил:
- Как же так, Ростислав Михайлович, что вы не поедете? Ведь председатель положил резолюцию, чтобы вы! ..
Он хлопал растерянно белесыми ресницами. Он ненавидел меня.
Я чувствовал себя поднятым и свободным. В ответ категорически:
- Не поеду!
- И все таки?
- И все же не поеду!
Ему явно не хватало воздуха. Он дышал тяжело, астматические, с присвистом. Он впился пальцами в подлокотники кресла.
- Но почему, собственно, скажите мне, пожалуйста, вы отказываетесь ехать? - Спрашивает меня, и в его голосе слышны ярость.
Девушки по своим машинками прислушиваются к нашей споры. Они привыкли, что я с нашим секретарем говорю в тоне бравады, в манере, которая раздражает его, радует меня и забавляет их. Они бросили стучать. Спрятавшись за бортами машинок как за прикрытием, склонившись над переписанными рукописями, они делают вид, будто в тщательной виду к труду, пытаются разобрать нечеткий почерк текста.
- Почему? - Задумчиво переспрашиваю я.
Почему? .. Искренне признаться, у меня нет никакого повода, которым бы я мог объяснить причину, почему я отказываюсь. Я ищу первого попавшегося аргумента и, кажется, таки нахожу. По крайней мере он кажется мне наиболее убедительным из всех возможном.
- Не поеду, потому что не поеду. Зачем мне ехать, когда с таким успехом я могу и не иxаты? ..
Он смотрит на меня оловянным, рыбьим взглядом. Я издеваюсь над ним. И он понимает это. Видимо, он хотел бы ответить мне какой язвительной грубостью. Он что-то бормотал, мне показалось, что он прошептал «нахал», но он заставляет себя сдержаться, чтобы не сказать это вопрос. Служба и служебная субординация для него превыше всего.
Он нервно подтягивает галстук, ощупывает пальцами воротничок, протягивает руку и берет со стола линейку. И хотя, я вижу, - пальцы у него и линейка, которую он держит в руке, дрожат, он отвечает мне.
- Разумеется, Ростислав Михайлович, вы правы. Никто не осмелился бы настаивать или требовать чего от вас ... И со стороны председателя скорее предложение, так сказать, вопрос, как я понимаю. Ничего больше. Именно из виду к вам ... Погода стоит хорошая, так сказать, весна, вы любите ездить. Итак ...
- Хорошо, - говорю я, - погода хорошая, и я люблю ездить, все это так, но почему, если они там хотели, чтобы я приехал к ним, они не обратились непосредственно ко мне и не пригласили меня лично?
Секретарь беспомощно разводит руками. Мол, что он может? ..
- Думаю, - говорит он заискивающе, - они были уверены, что Комитет предложит ехать вам и никому другому! - Он переводит дух и тогда добавляет:
- Обращаться в Комитет по делам архитектурных памятников, это обращаться только к вам. Вы же одинокий и самый авторитетный специалист на всю Украину!
Он выжимает из себя этот малый комплимент. С жестяного тюбик ползет, червем сворачивается красный крап-лак.
Разумеется, меня никто не собирался обходить тем более оскорблять. И вообще, это было бы слишком смешно волноваться, что тебя обошли направления какого канцелярских бумажки. Я не имею никаких претензий ни к кому. Что касается директора Художественного музея, Арсения Петровича Витвицкого, я его вообще очень уважаю и люблю. Культурная, милая и приятный человек.
Но я продолжаю сопротивляться:
- Нет, не поеду. И не говорите ничего, не поеду. Вон, попросите Софрона Викентовича или Панаса Карповича. И, наконец, что все это меня касается?
Я начинаю говорить с раздражение. До сих пор я играл, теперь я начинаю сердиться.
Секретарь нервно сотрясает своей маленькой головкой и умоляюще поднимает вверх линейку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62