Он был взволнован. Он задумался. Он вежливо поклонился, скромно потупив судьбы свои маслянистые глаза.
3 такому случаю, как полагалось, к нашему столику призван повар. Мы начали втроем советоваться, но постепенно пыл возвышался, атмосфера пополнялась электричеством Очень быстро я выпал из игры. В целях безопасности, я уклонился от участия в этой кухонной дискуссии, тем более, что на меня уже почти с самого начала никто из них обоих не обращал внимания и с моими соображениями, которые я пытался вставить, никто не хотел считаться.
Спор между хозяином и поваром поднялась сначала по выбору блюд, тогда по их последовательности.
Каждый из них отстаивал свое мнение.
Они перешли на армянский язык. Я довольно разбирался в этом языке, чтобы понять, что расхождение мнений дошла между ними до полной противоположности. Спор вращалась ссорой, Они уже не разговаривали. Они угрожали друг другу. Глаза обоих пылали ненавистью и гневом. Казалось, еще миг, еще немного, и вцепятся друг в друга и схватят друг друга за грудь.
Присутствующие забеспокоились. Они одсовувалы стулья и поднимались.Спредосторожности я убрал накрытия, ножи и вилки, на столе сторону. Кто знает, чем все могло кончиться?
Пытаясь перекричать шум, перегнувшись через столик, я кричал Ларисы:
- Видели ли вы когда такое? Разве для этого есть цена денег, и можно ли это как-то оплатить?
И вдруг все стихло. Ярости погас. Повар и хозяин пришли к согласию.
Озабоченный повар быстренько побрел на кухню, а хозяин, ласково просяявшы и вытирая салфеткой вспотевший лоб, начал любезно рассказывать нам, что для нас приготовлено будет на кухне и каким вином он думает сегодня нас угостить.
- Вино для соловья, - говорил он, - не может быть обычное. Такое, как для всех. Оно должно быть сладким, как мед, и душистое, как роза.
Он уверял нас, что у него в погребе есть именно такое вино. Именно в нем и именно такое: густое, сладкое, тусклое и темное, как южная ночь.
Он хотел уверить нас, что не каждому даже из лучших знатоков вина приходилось пить то подобное. Ведь не каждый из них был с ним знаком.
Говоря это, он гордо ткнул себя коротким пальцем в грудь. Он находился в центре космоса.
Похоже, весь мир и все в мире распределялось для него на две категории: на людей, имели возможность познакомиться с ним и воспользоваться приветливо его гостеприимства, и на людей, что такого случая не было. Вся неполнота жизнь и все несовершенное в мире начиналось от последнего обстоятельства.
- Отведать хоть каплю такого вина - это сохранить память о его вкус на всю жизнь! - Говорил он.
- Вино, - продолжал он, - это как женщина! Есть женщина и женщина, и вино и вино. Есть вино, его можно пить ежедневно и никогда не испытать от того утешения. Есть женщина, ее можно знать всю жизнь и что тебе с этого? Но бывает женщина, что, раз ее встретив, никогда больше не забудешь ее в жизни, хотя это был лишь взгляд, который ненароком она бросила, или улыбка, которой они одарили тебя мимоходом.
Он сделал паузу, словно отдавался воспоминаниям.
Многое он мог бы сказать по этому поводу, но иногда это может быть излишне. И сегодня, когда у него гостят такая красивая и привлекательная женщина и такой мудрый и найвчениший из людей человек, что даже среди женщин умеет выбрать для себя лучшую, преступлением было бы с его стороны, если бы он не угостил их отборных всех вин, которые он у себя имеет.
И он позвал одного из своих подручных, приказал ему достать свечу и идти с ним вместе в погреб.
Он ушел.
Должен признаться: мы имели возможность убедиться, что это не были жадные слова с его стороны, сказанные лишь для того, чтобы улучшить низкое качество скверного вина и компенсировать избыточность уплаченной за него цены. Вино, которое мы пили в тот вечер, были густые, сладкое, тусклый и теплое, как теплая и душистая бывает только весенняя соловьиная ночь.
Это была ценная жидкость. Каждую ее каплю надо было ценить, как наследственный клейнод, передаваемый из рода в род и из поколения в поколение. Вино стоило сравнение с той женщиной, которая его пила. Вся радость и вся радость жизни конденсированные были в наслаждении, которое мы испытывали, смакуя отсе вино.
Была поздняя ночь. За столиками в шашлычные медленно пустели. Гости расходились, но мы с Ларисой, окончив ужин, еще сидели. Розовый туман застував мир. Мы никуда не захотели идти не хотели двигаться, охваченные сладким чувством блаженной зципенилосты.
Мы пили черную, крепкую турецкий кофе. В свой круг мы пригласили хозяина. Окунувшись в хмельной колебания, мы слушали пространные его размышления о вине, о людях, еду, смысл жизни, назначение человечества в мировом бытии универс. Вселенная он рассматривал с точки зрения хозяина шашлычная.
Он говорил:
- Среди моих друзей, которые приходят ко мне, есть люди разных вкусов. Есть люди, для них безразлично, какое вино они будут пить, Они стремятся почувствовать себя счастливыми, когда у них кружлятиме в голове. Я люблю таких друзей. Я уважаю их, и они уважают меня. Они выпили, я выпил с ними. Они веселые, но я также веселый.Поддерживая своего друга под руку, я помогу ему выйти на улицу, позову на извозчика и пожелаю счастливого пути и доброй ночи.
- Но есть у меня, - продолжает хозяин, - друзья, которые, придя, говорят мне так: «Друг, я люблю вино, но не всякое, а хорошо! Я люблю вино, чтобы оно смаковали. Я хочу почувствовать утешительную его изящество, когда я его буду пить!
Хозяин зажигается. Изменяется ритм его речи. Он обращается ко мне, ставя стул напротив меня:
- Неужели, - говорит он мне, - неужели, скажи мне, пожалуйста, я могу, после таких слов, позвать Аршака и сказать ему:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62