Конунг мечтал стать басилевса, царем.СОлафа и Ингвара - Василием.
О варягов-русов, что раз и дело нападали на столицу ромеев, византийский патриарх Фотий сказал:
- Подула на нас то суровое, твердое, твой] не прав! ..
Я вспоминаю эти слова патриарха Фотия о губитель, что в неистовом шали своем, погибая, теряли и уничтожали Империю, и они - слова эти - приводят меня в память о Степане Ленника. Они лучше воспроизводят причудливый образ мастера, построил эту Варяжские Софию над Днепром. Такой он был: суровый, жесткий, твой] не прав. Такой он был по своей натуре, внешностью, тематикой своих картин, своим художественным стилем, жизненной хаотичной судьбой, обстоятельствами своей трагической судьбы.
Лично я узнал художника еще в студенческие годы, когда я учился в петербургском университете и, по совместительству, посещал также класса Академии Художеств. Степан Трофимович Линник был мой учитель. Возможно, что я взял от него гораздо меньше, чем он мог дать мне, но это уже была моя вина, а не его.
Он имел звание академика и вид мастерового. Госпожа говорили ему «ты» и, видя на нем одежду, перемазанные красками, принимали его за маляра, которого можно позвать покрасить в доме пол.
Был он невысокого роста, но крепкий и присядкуватий, замкнутый в себе, насумрений, тяжелый на удачу и неприветливый. По традиции, распространенной среди художников, он носил табачного цвета крылатку велик ширококрисий, выгоревший на солнце шляпу. Его просторный пиджак напоминал балахон, и обвисшие в коленях штаны были снизу ободранные и с бахромой. Стоптанные, грязные, никогда не очищенные ботинки уже давно следовало выбросить на свалку. Не спорю, среди художников его поколения считалось за особый шик иметь внешний вид огородного чучела.
По древнему крестьянскому обычаю волосы он подстригал себе «под горшок», пидголював на затылке и висках, Острая Рудава бородка клином випиналася вперед.
Жил он одиноко и замкнуто. Он не терпел, чтобы к нему приxодилы. К нему нельзя было заглянуть просто, по-человечески, к нему можно было только войти. Он не выходил ни на звонки, ни на грохот. Если же кто слишком долго и слишком настойчиво добивался его и Линник, наконец, срывался терпение, он открывал дверь и появлялся на пороге в рабочей блюзе с палитрой и кистями в руке, в кальсонах, ночной рубашке и туфлях на босу ногу - если прежде спал, - мрачно и молча смотрел на незваного посетитель и тогда, с возмущением сказал: «Что это за хулиганство», с грохотом, угрожающе причиняв двери, дважды возвращал в замке ключ, звенела цепочкой, всем своим видом и поведением подчеркивая свое нежелание, чтобы его беспокоили дома.
Он родился в деревне, учился в сельской приходской школе и в Киевской художественной школе, и тогда, такой недолюдковатий паренек, попавший на стипендию в Академию Искусств.
Почти всю свою жизнь, после переезда из Украины и вступления в Академии Искусств, он проживал в Петербурге, этом величественном и присмеречному городе, где белокурые, затянутое бесцветными тучами небо низко простиралось над болотной берегом Финского залива. Ведмедкувата мрачность его натуры лучше отвечала неприветливости здешней природы . Разделение суток на утро, вечер, день и ночь в Петербурге теряет свой смысл, он становится не обязательным ни для кого условностью. Границы, отделяющие день и ночь, здесь исчезают Здесь зимой Нет дня так же, как летом здесь нет никакой ночи.
Его одинокие осени и зимы проходили пусто и неуютно. Покинуты на самого себя, Линник выработал в себе причудливую привычку жить вне времени, вне сменой дня и ночи, счетом суток и недель. Ритм его жизни не имел ничего общего с природой. Он жил в себе, вне природой.
Так прожив, слишком легко спиться, и, если он не спился, не стал пьяницей, то исключительно через свой художественный дар, через художественное свое призвание, которое он нес перед собой как священную печенья, нес на себе, как несут смертный крест, сгибаясь под его тяжестью, чтобы быть на нем распятым.
«Распятый» подписал одного своего письма Фридрих Ницше. Но в какой мере это еще больше могло касаться в Ленника? Как и Ницше, так и Степан Линник был распят на кресте своего пророческого призвания! Один был философ, второй художник, но их жизненная и творческая судьба была одинаково трагична, похожа на судьбу Эдипа, этого античного царя с Софокловои трагедии.
В Ленника, в его полном одиночестве, не было определенных часов, предназначенных для работы, сна или отдыха. У себя в доме он даже не имел порядочного часов. Беспорядочный хаос вещей заполнял большие комнаты его проживания. У него была не знать чем рожденная страсть скупать по антикварных магазинах и на барахолке всевозможный хлам: фарфор, тряпки, древние женские делай, старое оружие, мебель, древние рукописи и книги в тяжелых шкиратяних переплетах. Вместе с пустой клеткой для попугая, коллекцией писанок, сельским глазурованной миской, кавалерийским седлом, у него были и ценные антикварные часы, редкие «луковицы», различные часы, но все они не ходили, он никогда не заводил их.
- Что касается меня, - говорил Линник, - то я не вижу никакой такой необходимости.
Он не нуждался часов, чтобы знать, какая час. Он жил вне времени и все же никогда не опаздывал появляться своевременно в «классу» на изложении.
Часы он считал такую же лишний условность, как и чистить ботинки, платье или зубы. В доме у него не было ни зубной щетки, ни часов. Столько тысячелетий человечество обходилось без того и того ... До сих пор миллионы людей обходятся без зубных щеток и часов. Он сослался на практический опыт народов, которые не испытывают никакой потребности измерять свое рабочее время часами и, соответственно тому, специально механическими инструментами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62