При более близком встречи, такой же неожиданной и внезапной, как и предыдущая, заметив предварительно Ленника, я сделал все, чтобы любой ценой то исчезнуть. Я надеялся, что он меня не заметит. Я приложил все усилия, чтобы избежать встречи, незаметно проскользнуть, потеряться в толпе, спрятаться за спинами людей. Я поднял воротник и нажал фуражку, я смотрел в сторону. Я поспешно перешел на другую сторону улицы. Я убегал.
Напрасно! Он уже увидел меня. Он уже следил за мной. Он уже бежал, кричал, махал палкой.
Должен признаться: в тот раз состоялась грозная, почти отвратительная сцена, при упоминании о которой я и сейчас чувствую стыд, смущение, конфуз.
Я ускорил шаги. Тогда начал бежать. Я бежал все быстрее и быстрее.
За мной начали гнаться, кто ударил меня, кто-то схватил меня за шиворот, за грудь ... Меня задержали. Я сопротивлялся. Мне стали выворачивать руки. Я возмущенно протестовал. Меня ругали. Я стоял без фуражки, которую я где потерял, убегая.
Вокруг начала собираться толпа, интересная к уличным скандалов. Люди спрашивали друг друга:
- Что случилось? Кого поймали?
Человеческая фантазия не знает границ. Одни утверждали, что поймали карманника, который на ходу спрыгнул с трамвая. Другие уверяли, что задержали баночного чиновника, растратил деньги и хотел убежать в Америку. Некоторые подробно рассказывал, что это распутная сын, который обворовал родителей, чтобы пьянствовать по ресторанам и тратить деньги на проституток. Тот, что держал меня, знал все поподробнее. Он уверял, что он видел в моих руках золотые часы с цепочкой.
В воздухе пахло самосудом. Некоторое вполне прилично одетый господин уже поднял руку, чтобы кулаком со всего размаху ударить меня в лицо.
- Все студенты, - сказал он, - революционеры! Бей студентов! ..
В этот последний момент, в роли спасителя, появился Линник. Он бежал из умением опытного призера. Он торопливо взял меня за руку. Он избавил меня от разъяренной толпы в последний момент, когда меня собирались бить.
Протягивая мне фуражку, которую он успел подобрать по дороге, он не без язвительного сарказма сказал:
- Ну, вот видите, и не ушли от меня!
Он великодухо напомнил мне, что я должен быть благодарен ему, что он спас меня от мести толпы.
Я был виноват во всем. Линник выступал в роли чистого ангела.
Но все же и эта встреча, которая началась бегством и преследованием, закончилась, как обычно, грубостью, сказано Линником конце. Все повторилось сначала и до конца одно и то же.
Наконец я привык к поведению Линниковои. Я принимал его таким, каким он был, и он все время моего пребывания в Петербурге - в студенческие моих лет - относился ко мне со всей симпатией, хотя это и было всегда дружбу на собственный его Линник, способ.
Это был его способ обращаться с людьми: брутальный, резкий, всегда с оттенком хулиганство.
К людям он относился с недоверием. Он держался мнения, что человек человеку есть враг. Волк!
- Человека, - говорил он, - надо брать за грудь, хватать за горло, сбить с ног, подавить коленом, и тогда можно надеяться, что она станет или такой, какой она является в действительности, или вы ее сделаете такой, какой вы хотите, чтобы она была.
Я уже упоминал: он занимал большую многокомнатную квартиру вблизи Академии Искусств на одной из линий Васильевского острова и жил в ней один. Слуга из Академии приходил к нему раз в неделю, чтобы как-то убрать проживания, кровать, заменить постель, замести пол, взять белье до стирки.
Ел Линник, когда случится, где случится и что случится. Еды он не придавал никакого значения. Когда он работал, он не ел. Он мог не есть днями, сутками. Если его спрашивали, он уже обедал сегодня, он всегда отвечал:
- Но я обедал вчера! .. Здоровью человека вредит, если она обедает каждый день!
Дома он не ел, он кормился исключительно по харчевни и кухмистерских. Он выходил из дома и тогда ел. Это у него связывалось в его представлении: быть не дома - есть, есть значило для него быть не дома, есть на людях. Он не переносил есть самому.
Он выходил. Он клал ключи от проживания в той карманы своего заношенных пиджака, в которую можно было их положить с меньшей опасностью потерять их, ибо эта карман была меньше разодрана чем первая. Он хотел видеть людей, разговаривать, есть. Он нуждался общества, но ему было все равно, кто это. Любую человека, которого он встречал на улице и которую он хоть малое, хотя бы приблизительно знал, где видя перед тем, он тянул с собой. Невозможно было его отделаться. Он заставлял идти с собой. Лучше было согласиться, чем сопротивляться: все же это меньшее зло.
Ему было все равно безразлично, с кем идти и куда идти. Это мог быть самый дорогой ресторан, Медведь, Доминик, Астория, Палкин, или дрянного, грязная харчевни Первое, что случится по дороге. Вы не должны были спорить и выбирать, как и он сам. Вы не должны были отказываться ни в первом случае, ни во втором, чтобы не нарваться на публичный скандал или на грубость с его стороны.
Платил всегда Линник:
- Я предложил идти кушать, я плачу, - категорично заявлял он.
Он щедро давал лакей на чай. Он не был ни скуп, ни сберегательный.
Помню один случай, произошедший со мной где, вероятно, весной 1910 года, возле того.
Была весна, май, время, когда в Петербурге начинаются белые ночи. В прозрачных каналах старых садов отражались кусты цветущей сирени. Мраморные статуи смотрели в зеленоватую воду холодных прудов. Небо сияло ясным развеянным светом, казалось неправдоподобным в своей невообразимые немота.
Я быстро шел сквозь неподвижную билявосиру пустоту беззгучних улиц.СГороховой я обратил на Мойки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62