Мне хочется спросить вас. Только один вопрос. Просто я хочу проверить самого себя. Все это пришло так же неожиданно для меня, как и для вас. Итак, скажите, пожалуйста, вам знакома вторая, так называемая «экстатическая» симфония композитора Шиманивського?
Я вижу, как сначала удивление, потом тревога, наконец, гнев зажигают синее пламя в ее глазах. Она смотрит на меня с недоумением в конечном приговор: нахал? идиот? сумасшедший?
Она явно обеспокоена и не скрывает этого. Я замечаю автоматический жест, когда она крепко прижимает к себе сумку. Не лишняя предосторожность в этом пустынном месте! .. Она оглядывается вокруг, чтобы кого позвать. Но на пустой аллейке вдоль по склону горы нет никого, кроме нас двоих. Она не знает, не следовало бы ей, ничего не ответив мне, искать спасения, сразу перейдя на другую сторону?
Она повышает голос и с возмущением говорит:
- Что, собственно, от меня xочете? .. Что вам, наконец, надо? .. Вы уже второй раз обращаетесь ко мне. Прошу оставить меня в покое.
Мне хотелось бы смягчить ее гнев, и я отвечаю довольно наивно:
- Ничего, честное слово, ничего! Только одно слово: да нет! Вот и все!
Я пытаюсь объяснить:
- Когда вы переходили через трамвайную колею, я смотрел на вас, и мне в память пришел ляйтмотив с симфония Шиманивського.
Я чувствую, что то, что я говорю, звучит еще глупее, чем все предыдущее. Но она легко краснеет, ее охватывает колебания. Она не совсем уверена, как ей следует отнестись ко всей ситуации.
И в этот решающий момент я неожиданно для себя вспоминаю посвятительная надпись, напечатано на клявири симфонии, и я называю имя:
- Лариса Павловна! ..
Облако затянула с запада и севера небо над окрестностями города повисли тень, и в сумерках облака вспыхивают одна за другой глухие беззгучни молнии, но с полудня и востока еще сияет солнце. Листья кленов мелко трепещут в порывах ветра. Вихрь вскочив, несет с собой степную пыль, прибрежный песок, листья и цветы акаций и цели волны благовоний. Он рвет на женщине одежду, выдергивает у нее из-под гребня пряди волос, и, если она то и говорит мне, то я не слышу ничего.
Она становится спиной к ветру, сгибает голову и, придерживая рукой волосы, кричит мне:
-Свашей стороны это совершенно непригодный, зная, кто я, подходить ко мне и вместо того, чтобы назвать себя, так по-ученически дразнить меня!
Я горячо возражаю:
- Уверяю вас, что я никогда не позволил бы себе такого плоской игры. Я совершенно не знаю, кто вы.
Вихрь пронесся, она сводит голову, в глазах полная растерянность. Она не понимает ничего. Нерешительно она хочет опровергать:
- Но ...
Тогда она сжимает брови.
- Так что, наконец, вам надо от меня?
- Мне хотелось бы узнать ...
- О чем?
- Я говорил: разве женщина, которой посвящена Вторую симфонию Шиманивського? ..
Она вспыхивает:
- Вы репортер? .. Вам кто-нибудь говорил?
- Меньше! Ни первое, ни второе! Я уже упоминал: все это пришло ко мне так же неожиданно и непонятно, как и для вас.
Она задумывается и выражает догадку:
- Наверное, вы лично знакомы с композитором?
Она называет его по имени и отчество:
- Он говорил вам обо мне? Вы от него?
- О нет! Я знаю его вещи, высоко ценю его творческий гений, с меня один из искреннейших поклонников его дарования, но я до сих пор не имел возможности и приятные познакомиться с ним лично.
Ветер клонит верхушки деревьев, осыпает чулки песком, рвет волосы на голове. Она становится боком к ветру и сгибает голову. Теперь она смотрит на меня снизу и искоса.
- Откуда вы знаете меня?
- Ниоткуда! Я же говорил вам: я вас не знаю! Она по-детски беспомощно разводит руками:
- Как же так?
Она чувствует себя растерянной и тогда с искренней непосредственностью спрашивает:
- Вы не здешний?
- Нет, не здешний. Я только вчера приехал из Харькова!
Вряд ли ей самой ясно, почему она обратилась ко мне с этим вопросом, но, несомненно, ей начинает нравиться причудливость нашего разговора. Медленно она втягаеться в игру.
Мы дошли до перекрестка, где аллейки с кленами, идущей вдоль склона горы, пересекает улица солнца сверху, проложенная между двумя пустыми, заросшими бурьяном опустошает;
Я прошу разрешения, если она не будет возражать, пройти с ней дальше.
- Прошу, тут недалеко!
И она показывает рукой на группу каменных, расположенных на горе.
Мы поворачиваем налево вверх, я прикрываю ее своей осанкой от порывов ветра.
Я пользуюсь по случаю внести ясность в то, что произошло. Мне далеко не все понятно в ходе событий. Видимо, пытаясь объяснить, я плутатимусь и заплутаюсь и неясное не станет от того яснее, но я говорю то, что говорю. Не без докторальносты я начинаю анализировать детали.
- Позвольте, - говорю я, обращаясь к ней, - если это не кажется вам надоевший скучным, начать с того момента, когда мы с вами так неожиданно для нас обоих встретились на пороге притвора в «Варяжский церкви». Вы выходили, я хотел войти. Тогда у меня появилось внезапное впечатление, будто бы я вас хорошо знаю!
Я вопиять.
- Знаю, - вот слово, которое мы так часто повторяем и которое однако имеет многоцветный и очень часто противоречивый смысл. - Я знал вас и одновременно не знал. Дело шло о том, как я вас знаю. Сознание подсказывает нам не всегда прямые и правдивые толкования наших впечатлений того, что мы восприняли. Мы с вами столкнулись случайно, первое впечатление от вас сказало мне, что я вас знаю, но сознание подсказало любую ответ, ответ произвольную и этажное: «Ты, мол, знаешь ее потому, что это твоя добрая приятельница» Это была ошибка . Вполне ошибочное ответ со стороны сознания. Мне пришлось знияковиты и просить у вас прощения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62