Не знаю, не должен я определить это как импрессионистической субъективизм? .. Возможно! Именно в эти годы в начале 20 века это направление захватил ведущие позиции в искусстве и господствовал в общественной идеологии. К нему приспосабливали стиль в искусстве, свои убеждения, способ чувствовать, манеру мыслить, чувствовать и жить. Возвышенно лицо, культивируемые «я»! Однако возможно, что это было больше, то другое, принципиально отличное. Это был индивидуализм, который уже переходил в свою противоположность, из которого рождалось взращивания надындивидуальных.
В Ленника были задатки социального реформатора, политического деятеля; партийного лидера, который изменяет действительность, формирует ее в соответствии с пунктами и пунктами мировоззренческих доктрин.
Одно слово: действительность не должна быть такой, какой она была до сих пор! Действительность, как и человек! Он представал против конечно-человеческого и против реальности.
Был он человеком? .. В любом случае он не был человеком, подобным на других. Он бунтовал против себя, как против биологического существа. Он творил себя изнутри самого себя, фантаст, мистагог и губитель. Произведение собственной, вне обнаруженной воображения и воли, умственная конструкция, идея, проектована в мир вещей, против которого он боролся.
... Исключительность его предпочтений, смущенный и маниякальний его вид роднило его с расплывчатым туманным пейзажем Петербурга! Вы шли и перед вами - из тумана, из-за угла, из-за чьей спины - неожиданно возникала его фигура, сконцентрированный сгусток присмерок, туманность, которая приобрела форм, условно и искусственно убрана в человеческое наряд, в плечи, ненароком приобретенные в магазине случайных вещей.
На улице шел, будто здесь на человечном проспекте столицы он был только один. На Невском он шел, словно прокладывал себе путь в джунглях. Левая рука заложена была за спину, в правой он держал большую палку, - такой обыкновенный крестьянский кол, которого он вырвал себе где-то на Украине с плота, чтобы отбиться от сельских собак.
Палку он нес перед собой, выставив ее вперед.
Так ходят слепые. Казалось, он шел с закрытыми глазами, казалось, он галюционував. Казалось, привидения и кошмары, ужасные и странные призраки завладели его усталым, отравленным мозгом и он не может освободиться от них тяжелого и гнетущего плена.
Он шел, и у каждого, кто его видел, казалось, что с ним только что случилось большое несчастье и уже для него нет спасения, и он, охваченный отчаянием, раздавленный катастрофой, в горе, стало чрезмерным, превышающим человеческие силы, уже не реагирует ни на что, ничего не видит и ничего не замечает вокруг себя.
Но он видел, видел с зоркостью степного хищной птицы! .. Он бродил по улицам города, и одиночество угнетало его. Встретив знакомого, он становился плотно перед ним. Он пересекал ему путь. Чтобы он не ушел от него, он держал его крепко за рукав или за полу, он хватался за него, как за спасение, как путешественник с корабля брошен бурей на одинокий остров, держится за скалу.
От него нельзя было уйти, даже если бы вы хотели сделать это, если бы, извинившись, вы говорили ему, что вам никогда и вы спешите. Он не обращал на ваши слова никакого внимания. Вы просили отпустить вас, он делал вид, что не слышит, и только еще цупкише держал вас за рукав вашего пальто.
Он мог простоять и пробалакаты с вами несколько часов, несмотря ни на что, на то, что мы мешали людям проходить, что нас ругали, что нас толкали, словно все это происходило не на Невском, на углу Садовой или Литейного, а где вне времени и вне места, в условности театрализованных, макетных плоскостей.
Вы предлагали ему:
- Может, Степан Трофимыч, мы отошли бы где сторону!
Но он отвечал:
- Да ничего! ..
И мы продолжали стоять в гуще людского потока.
И хотя все время говорил только он и вы молчали, не решаясь вставить хоть пару слов со своей стороны, - правда, он все равно не слушал бы вас, - он разговаривал с вами раздраженным тоном, будто ругался с вами. Получалось, что он остановил вас с единственной целью наговорить вам неприятностей или поругаться. О, в разговоре он не был ни доброжелательный, ни приветлив.
Разговор он обрывал вдруг, совершенно неожиданно, на половине фразы, не закончив мысли.
Он бросал собеседника, не попрощавшись и не протягивая руки. Однако, уже отойдя, он все же возвращался.
Он звал:
- Господин сударь, подождите-ка, я хочу вам что-то сказать! ..
Он задерживался еще на одно мгновение. Он говорил собеседнику конце то, с чего, собственно, он мог начать. Он забрасывал собеседнику, что тот его задержал и отобрал у него время, тогда как у него есть много еще очень важных дел и он спешит и вообще ему никогда и он не может тратить свое время с каждым встречным на улице ради всяких глупостей.
И он шел, не обращая ни на кого внимания, расталкивая прохожих, как на местечковом ярмарочные, заложив левую руку за спину, а правую с палкой от сельских собак выставив вперед.
Я остался стоять, потрясен и оскорблен, не понимая ничего. Я не мог дать себе совета, в чем я провинился перед ним, Ведь, собственно, я вообще ничего не говорил ему и не я, а он задержал меня на улице. Я только поклонился ему со всей вежливостью студента, обнаруженной профессору и выдающемуся художнику-мастеру. Я был уверен, что мы, не знать только ради чего, рассорились теперь навеки.
- Всякий встречный на улице ... - Повторял я фразу, которую бросил Линник в мой адрес.
Я решил больше никогда с ним не здороваться при встрече или поклоняться ему якнайстриманише, наиболее официально.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62