Оно имело
прежде всего практический смысл: сознание должно было быть
со-ведением, совестью - той стороной сознания, которая главен-
ствует над остальными и через посредство которой разум управляет
нашими страстями, стихиями нашей душевной жизни. И когда,
при возникновении новой философии, понятие сознания было
вновь использовано и получило на этот раз широкое распростра-
нение, импульсом к этому послужил глубокий индивидуализм
эпохи Возрождения, обостренное и усилившееся самосознание но-
вого человека. Декартово <когито эрго сум>, проложившее путь
понятию сознания, наметило сознание именно в лице самосоз-
нания, как самоочевидной и ближайшей человеку реальности.

Возникновение предметного сознания есть, как было указано,
выделение <не-я> из состава сознания-переживания; но <не-я>
предполагает соотносительное себе <я>, и, таким образом, вместе
с <не-я> и рождается и <я>. Правда, это может означать простое
отграничение сферы предметного бытия от <душевной жизни>, и
в таком случае <я> есть лишь иное обозначение для <душевной
жизни>. Но обыкновенно это имеет еще и иной смысл. Возникно-
вение предметного сознания не только ослабляет значительность
душевной жизни, отодвигает ее на задний план, как бы в глубь
сознания, но по большей части и качественно изменяет ее.
Дифференциация сопровождается интеграцией. Душевная жизнь,
перестав быть сплошным бесформенным целым, как бы выпустив
из себя щупальца, направленные во вне, вместе с тем сосредо-
точивается, уплотняется изнутри. По меньшей мере всякое прак-
тическое предметное сознание сопровождается этим характерным
образованием <ядра> душевной жизни: когда мы <сознательно>
относимся к предмету практически, т. е. оцениваем его, любим
или ненавидим, стремимся к нему или отталкиваемся от него, то
мы вместе с тем имеем типичное сознание <умышленности>, т. е.
сознаем, что это отношение есть связь между предметом и нашим
<я>, как средоточием или ядром нашей душевной жизни. В чистой
душевной жизни, - все равно, объемлет ли она все наше соз-
нание, как в описанных состояниях дремоты или возбуждения,
или существует рядом с предметным сознанием, но вне живой
связи с последним, лишь как невытесненный остаток той же са-
модовлеющейся стихии - не мы стремимся и отвращаемся,
любим и ненавидим, действуем, хотим, а в нас что-то стремится
и отвращается, нас куда-то тянет, или, вернее, - как об этом
подробнее в своем месте - здесь еще нет никакого <мы>, отлично-
го от самих стремлений и тяготений. Но в душевной жизни, пос-
кольку она состоит именно в действенной направленности на
предмет, имеется всегда и живое присутствие единого централь-
ного субъекта этой направленности. Быть сознательным - значит

в этом смысле преобразовать безразличное единство душевной
жизни в резко выраженную двойственность между центром не-
кого пучка душевных лучей и сферой, освещаемой ими. Отсюда
уже ясно, что и теоретическая направленность, т. е. само
внимание или предметное сознание, поскольку оно умышленно
или, как обыкновенно говорится, <произвольно>, есть тоже некое
действие нашего <я>, т. е. форма (основная и первичная)
практической устремленности. Неумышленная направленность,
предметное сознание, как таковое, поскольку представить себе его
как чистое, бездейственное созерцание, правда, может и не соп-
ровождаться самосознанием, т. е. выделением <ядра>: таково сос-
тояние, когда мы безвольно погружены в предмет, как бы утонули
в нем, и внепредметное сознание только как бы по инерции, будто
в полусне, продолжает свою стихийную жизнь в нас Но если
вспомнить, какая значительная часть нашего предметного соз-
нания определена нашим <интересом> - понимая под <интере-
сом> не только <практические> интересы в узком смысле слова, но
и интересы бескорыстные, т. е. всякие вообще <задачи> и <цели>,
которые мы себе ставим, - то мы должны будем признать, что
фактически предметное сознание по общему правилу всегда соп-
ровождается самосознанием, и что обе эти области сознания,
ограничивающие с двух разных сторон стихийную душевную
жизнь, пробуждаются и живут в человеке одновременно.

Присмотримся теперь к природе самосознания. Подобно пред-
метному сознанию и сознанию как душевной жизни вообще,
самосознание есть особый специфический вид сознания. Уловить
этот, уже более глубоко лежащий слой сознания, несколько
труднее, и тут более всего грозит опасность поддаться растя-
жимым ходячим значениям слов и подменить подлинное само-
наблюдение какими-нибудь предвзятыми теориями. Поэтому не-
обходимо отделить истинный, опытно данный смысл этого поня-
тия от естественных, но ложных его пониманий. Что касается,
прежде всего, объекта этого самосознания, именно нашей <само-
сти> или нашего <я>, то могущественные побуждения влекут
увидеть в нем особое, отделенное от всего остального, самодов-
леющее высшее начало. Эти побуждения, составляя сами часть
нашей души, тем самым не могут быть признаны просто ложны-
ми; притязания на обладание высшим началом душевной жизни
и вера в это обладание суть сами свидетельства какой-то возмож-
ности обладания им - иначе соответствующая идея не могла бы
возникнуть в нас. То, что человек не хочет быть только природ-
ным существом, - справедливо говорит Вл. Соловьев, - уже

Классической страной такого бездейственного созерцания является, как
известно, Индия; и характерно, что ориентированная на этом созерцании индус-
ская философия склонна отрицать реальность нашего <я>.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101