В древности, которой
- как это ни кажется нам странным - вообще понятие сознания
было чуждо, оно было впервые введено стоиками, как со-знание

навательную направленность на это <я>, оно есть довольно редкое
и исключительное состояние нашего сознания. Мы указывали
выше, насколько обычное сознание (и даже <научное>) чуждо
этой позиции познавательной обращенности на внутренний мир
душевной жизни. Тем более редко обращение внимания на центр
и руководящее единство этой жизни, которые мы называем
нашим <я>, нашей личностью. В другом месте выше мы отметили,
что открытие этого внутреннего мира как особого единства -
открытие своей личности или <души> - бывает цо большей
части как бы настоящим откровением, изумляющим самого субъ-
екта познания раскрытием перед его взором какой-то новой
реальности. Еще более, наконец, редко эта обращенность на себя
самого приносит реальные познавательные плоды, так что человек
не только знает, что у него вообще есть личность, но и дейст-
вительно знает существо своей личности. И дельфийскому ора-
кулу, конечно, не нужно было бы настойчиво взывать: <познай
самого себя!>, если бы самопознание было тождественно с пов-
семестно и почти всегда присущим человеку самосознанием.

Легко, напротив, видеть, что самосознание, как тип сознания,
стоит ближе к сознанию как непосредственной душевной жизни,
чем к предметному сознанию, В самосознании нет двойственности
между сознающим и сознаваемым, и наше <я> не противостоит
нам; как предмет, на который мы направлены; напротив, сознание
нашего <я> и сеть не что иное, как его простое переживание.
Мы сознаем наше <я>, поскольку мы есмы <я>, и в этом сходство
самосознания с сознанием как душевной жизнью: то и другое
суть непосредственная самопроникнутость или самоявственность
простого бытия. Но самосознание, будучи такой самопроникну-
тостью центральной, сгущенной части душевной жизни, есть
вместе с тем потенцированная, более яркая и тем самым ка-
чественно своеобразная самопроникнутость душевной жизни
в целом: Б лице ее душевная жизнь светит не присущим ей
самой рассеянным, сумеречным светом, а как бы ярче, а потому
и иначе, озарена одним центральным светом. И этот свет есть
не только свет, но и сила и потому интегрированности сознания
соответствует и интегрированность действенной жизни: душевная
жизнь, озаренная этим центральным светом, из состояния бес-
форменной сплошности переходит в состояние дифференцирован-
ности и <подобранности>, сознает в себе центральную власть и
подчиненность этой власти периферических душевных явлений;
в ней образуются - если говорить по аналогии с телом - цен-
тральное нервное ядро и нервные нити, которые дают этому
ядру возможность реагировать на периферические явления и
руководить ими.

Мы рассмотрели теперь три основных смысла понятия <соз-
нание>, которым соответствуют три вида или области <сознания>
в широком смысле слова. Мы видим теперь, что, поскольку под
сознанием разумеется предметное сознание или самосознание, мы
были вправе отличать душевную жизнь от сознания, тогда как,
напротив, поскольку под сознанием разумеется некоторая более
широкая и менее специфическая область - сознание как непос-
редственная самопроникнутость или себе-данность - сознание -
по крайней мере ближайшим образом, на основании сказанного
доселе, - очевидно совпадает с душевной жизнью. Гораздо важ-
нее и не так просто разрешимо другое недоумение, которое здесь
естественно возникает и на которое мы должны ответить. Если
жизнь нашего сознания слагается из трех указанных областей -
из сознания, как непосредственного переживания, предметного
сознания и самосознания - причем первое дано в чистом виде
или целиком заполняет наше сознание только в весьма редких,
исключительных состояниях, обычно же образует лишь задний
фон или промежуточную среду для других видов сознания, то
почему мы выбрали одну лишь эту область для характеристики
душевной жизни и отождествили ее с последней? Конечно,
терминология есть дело условное, на обсуждение которого не
стоит тратить много слов. Но вряд ли могло бы быть оправдано
столь существенное изменение ходячего значения слова <душев-
ная жизнь>, если бы это изменение не опиралось на определенное
понимание существа дела.

Поскольку под <душевной жизнью> мы разумеем всю область
бытия, остающуюся за вычетом материальных предметов и про-
цессов, очевидно, конечно, что душевная жизнь должна охва-
тывать все виды сознания. Но мы уже указали мимоходом выше,
что душевная жизнь противостоит не только области телесного
бытия, но и таким сферам, как математические содержания,
нравственность, социальная жизнь и т. п. Не углубляясь здесь
в смысл и сущность этих содержаний, назовем их, все совместно,
областью <духа>; тогда мы в праве сказать, что не-материальное
состоит из <духовного> и <душевного>. Каково отношение между
этими двумя областями, - этого мы не будем пока обсуждать
подробно; здесь нам достаточно лишь наметить, что предметное
сознание и самосознание суть отражения или проявления сферы
<духовности> в области душевной жизни. В самом деле, пред-
метное сознание, в качестве познания (все равно, есть ли оно
завершенное знание или только приближение к нему), возможно
- как это показывает теория знания - лишь через связь нашего
сознания с возвышающейся над нашим <я>, единой для всех

т. е. как высшее, общее знание о нашем <я>, сопут-
ствующее всем частным ощущениям и впечатлениям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101