Ц Это глупо. Я хохотала до колик. Большую часть, я, конечно, пропустила. Даж
е трех пачек отсюда не осилила.
Я потряс кулаком у нее перед носом.
Ц А что ты скажешь, если я тебе всю рожу расквашу в кровавое и слюнявое ме
сиво, а?
Ц Это пижонство. Все эти умные слова! Я вырвал у нее из рук листки.
Ц Ты Ц католическая невежда! Грязная лицемерка! Отвратительная, тошно
творная глиномеска-безбрачница!
Моя слюна забрызгала ей лицо и волосы. Она вытерла платком шею и оттолкну
ла меня. Она улыбалась.
Ц А почему твой герой не убил себя на первой странице вместо последней? Т
ак бы история получилась гораздо занятнее.
Я схватил ее за горло.
Ц Следи очень тщательно за тем, что говоришь, римская блудница! Предупре
ждаю тебя Ц будь очень, очень осторожна!
Она вырвалась, ногтями отцепив мою руку.
Ц Это худшая книга, что я только читала.
Я снова ее схватил. Она вскочила со стула, дико отбиваясь и царапая мне физ
иономию. Я начал отступать, выкрикивая при каждом шаге:
Ц Ты Ц святоша, тошноблевотнейшая монахиня изо всех сучьезаразных тош
нотных монахинь поганых тупорылых бабуинов низкопробнейшего католиче
ского наследия.
На столе стояла ваза. Мона заметила ее, подскочила и схватила. Поигрывала
ею, поглаживала, улыбалась, взвешивала, потом снова угрожающе улыбалась
мне. Затем поднесла вазу к плечу, готовая метнуть мне в голову.
Ц Ха! Ц сказал я. Ц Правильно! Кидай!
Я дернул на груди рубашку, брызнули пуговицы, грудь обнажилась. Я прыгнул
перед сестрой на колени, выпятив грудь. Я бил по груди, колошматил обоими к
улаками, пока вся она не покраснела и не заболела.
Ц Бей! Ц орал я. Ц Дай мне как следует! Оживи Инквизицию! Убей меня! Совер
ши братоубийство! Пусть все эти полы зальет богатой чистой кровью гения,
осмелившегося поднять руку!
Ц Дурак ты. Ты не умеешь писать. Ты совсем не умеешь писать.
Ц Шлюха! Монахиньствующая шлюшливая шлюха из самого брюха Римской Блуд
ницы!
Она горько усмехнулась.
Ц Обзывайся как угодно. Только руками не лапай.
Ц Поставь вазу на место.
Она мгновение поразмыслила, пожала плечами и поставила ее на стол. Я подн
ялся с колен. Мы игнорировали друг друга. Как ничего и не было. Она прошлас
ь по комнате, подбирая с ковра мои пуговицы. Я некоторое время сидел прост
о так Ц ничего не делал, только сидел и думал о том, что она сказала про мою
книгу. Мона ушла в спальню. Я слышал, как расческа со свистом пропускает ск
возь себя ее волосы.
Ц А что там такое с книгой? Ц спросил я.
Ц Она глупая. Мне не понравилось.
Ц Почему?
Ц Потому что она глупая.
Ц Черт возьми! Критикуй! Чего твердишь, что Она глупая? Критикуй ее! Что с н
ей не так? Почему она глупая?
Она подошла к двери.
Ц Потому что она глупая. Это все, что я могу о ней сказать.
Я ринулся на нее и придавил к стене. Я был в ярости. Я пришпилил ей руки к бок
ам, сжал ноги своими коленями и впился взглядом прямо в лицо. От злости Мон
а потеряла дар речи. Зубы ее беспомощно стучали, она вся побелела и пошла п
ятнами. Но теперь, когда я ее поймал, отпускать было страшно. Про нож для ру
бки мяса я не забыл.
Ц Это самая чеканутая книжка, которую я читала! Ц завопила она. Ц Ужасн
ейшая, мерзейшая, ненормальнейшая, смехотворнейшая книга в мире! Она так
ая плохая, что я ее даже прочесть не смогла.
Я решил остаться безразличным. Отпустил ее и щелкнул перед носом пальцам
и:
Ц Тьфу тебе! И на тебя. Твое мнение меня не волнует ни в малейшей степени.

И отошел на середину комнаты. Остановился там и заговорил, обращаясь к ст
енам вообще:
Ц Они и пальцем нас тронуть не могут. Нет Ц не могут! Мы разгромили Церко
вь в пух и прах. Данте, Коперник, Галилей, а теперь и я Ц Артуро Бандини, сын
скромного плотника. Мы продолжаемся, и нет нам конца. Мы Ц выше их. Мы прев
осходим даже их смехотворные небеси.
Мона потерла синяки на руках. Я подошел к ней и воздел руку к потолку.
Ц Они могут вешать нас и жечь, но нам нет конца Ц нам, соглашателям; нам, и
згоям; нам, вечным; соглашателям до скончания времен.
Не успел я пригнуться, как она цапнула со стола вазу и швырнула ее. На тако
м близком расстоянии промахнуться трудно. Ваза ударила меня, едва я пове
рнул голову. Попала мне куда-то за ухо и разлетелась вдребезги. На миг я ис
пугался, что это разлетелся мой череп. Но разбилась всего лишь маленькая
хрупкая вазочка. Тщетно я ощупывал голову в поисках крови. Ваза разбилас
ь, меня даже не оцарапав. Звонкие осколки рассыпались по всей комнате. Ни е
диной капельки крови на мне, и ни единый волосок не шелохнулся.
Чудо!
Спокойный и уцелевший, я обернулся. Воздев к потолку палец, будто один из А
постолов, заговорил я:
Ц Даже Господь Всемогущий Ц на нашей стороне. Аминь говорю я вам, хоть и
разбиваются вазы о наши головы, но не ранят нас, и главы наши не раскалываю
тся.
Она обрадовалась, что я не пострадал. Закатываясь хохотом, убежала в спал
ьню. Рухнула на кровать, и я слышал, как она все ржет и ржет. Я стоял в дверях
и смотрел, как она выкручивает от восторга подушку.
Ц Смейся, Ц сказал я. Ц Валяй. Ибо «аминь» говорю тебе я, тот смеется хор
ошо, кто смеется последним, и ты должна согласиться с этим, сказав: так, ист
инно, и еще раз так Ц так говорил Заратустра.

Двадцать три

Вернулась домой мать, в руках полно пакетов. Я соскочил с дивана и зашел сл
едом на кухню. Мать сложила покупки и повернулась ко мне. Она запыхалась к
лицу прихлынула кровь, поскольку лестница всегда была для нее чересчур к
рута.
Ц Ты прочла книгу?
Ц Да, Ц выдохнула она. Ц Конечно, прочла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54