Я наблюдал обычно, как расчесывает она свои г
устые пряди. У ног ее спал, свернувшись, змей Ц точно змей под ногами Девы
Марии. Я всегда подходил к Джин на цыпочках, чтобы не потревожить змея, и о
н благодарно вздыхал, когда я натыкался на него ногой, и по всему телу моем
у разливалось утонченное удовольствие, и удивленные глаза Джин вспыхив
али, и тут руки мои нежно и осторожно погружались в потустороннюю теплот
у ее золотых волос, и Джин смеялась и говорила мне: она знала, так и случитс
я, Ц и опадающей вуалью соскальзывала в мои объятия.
А как же Нина? За что любил я эту девушку? И почему она калека? И что именно в
сердце моем заставляло меня любить ее безумно лишь потому, что она так бе
знадежно изувечена? Однако все было только так: моя бедная Нина Ц калека.
Не на картинке, о нет, там она калекой не была; лишь когда я встречал ее Ц од
на нога меньше другой, одна будто кукольная, другая Ц как полагается. Мы в
стречались в католической церкви моего детства, Св. Фомы в Вилмингтоне, г
де я, облаченный в одежды священника, стоял со скипетром на высоком алтар
е. А вокруг меня повсюду на коленях толпились грешники, рыдая после моих б
ичеваний, и ни один не осмеливался взглянуть на меня, ибо глаза мои сияли т
акой безумной святостью, таким презрением к греху. А затем из задних рядо
в поднималась эта девушка, эта калека, улыбаясь, зная, что сейчас оторвет м
еня от моего святого трона и введет во грех с собою перед всеми остальным
и, и они будут насмехаться и издеваться надо мною, над святым, над лицемеро
м в глазах всего света. Хромая, подходила она, сбрасывая с себя одежды при
каждом мучительном шаге, а на влажных губах ее играла улыбка грядущего т
риумфа, а я голосом низверженного короля кричал ей: изыди, ты сатана, что п
ришел околдовать меня и лишить меня воли. А она неотвратимо надвигалась,
толпа отшатывалась от нее в ужасе, и Нина обвивала руками мои колени, приж
имала меня к себе, скрывая эту свою увечную ножку, пока терпеть у меня боль
ше не оставалось сил, и с воплем рушился я на нее и радостно признавался в
слабости своей, в толпе же тем временем поднимался грозный ропот, а затем
Нина растворялась в смутном забытьи.
Так оно все и было. Одну за другой подбирал я их с пола, вспоминал каждую, це
ловал на прощанье и разрывал на мелкие кусочки. Некоторые сопротивлялис
ь уничтожению, взывая ко мне жалобными голосами из туманных глубин тех н
еобъятных пределов, где мы любили друг друга в зловещих полуснах, и отгол
оски их мольбы растворялись в тенях того мрака, которым стал теперь Арту
ро Бандини, удобно сидевший в холодной ванне и наслаждавшийся окончател
ьным уходом того, что было когда-то, но взаправду никогда не существовало.

Тем не менее была одна, которую мне особенно не хотелось уничтожать. Она е
динственная вынудила меня усомниться. Ее я называл Малюткой. Казалось, о
на всегда оставалась женщиной из уголовной хроники Сан-Диего: зарезала
мужа и, смеясь, созналась полиции. Мы, бывало, встречались с нею в грязи и гр
убости старого Лос-Анджелеса, еще до Золотой Лихорадки. Для молоденькой
девушки она казалась очень циничной Ц и очень жестокой. Картинка, вырез
анная из детективного журнала, не оставляла никакого простора воображе
нию. Однако маленькой девочкой она вовсе не была. Это просто я ее так назыв
ал. Женщину эту воротило от одного моего вида, от одного прикосновения, од
нако я для нее был неотразим, она меня проклинала, но любила сказочно. И я п
риходил повидаться с нею в темную глинобитную хижину с закопченными окн
ами, когда городская жара загоняла всех местных жителей спать, и ни души н
е шевелилось на улицах в те ранние ночи старого Лос-Анджелеса, и Малютка л
ежала на железной койке, задыхаясь от жары и проклиная меня, а шаги мои гро
хотали по пустынным улицам и наконец Ц у самой ее двери. Я улыбался: нож у
нее в руке развлекал меня, ее отвратительные вопли Ц тоже. Я был сущим дья
волом. Затем улыбка моя лишала ее силы, рука с ножом беспомощно падала, нож
лязгал о пол, и она корчилась от ужаса и ненависти, но сходила с ума от любв
и. Итак, вот она, моя Малютка, без сомнения Ц самая любимая. Я жалел, что при
ходится ее уничтожить. Долго раздумывал я, ибо знал, что в гибели своей най
дет она облегчение и избежит меня раз и навсегда, поскольку не смогу я бол
ьше преследовать ее, как сатана, и обладать ею с презрительным хохотом. Те
м не менее судьба Малютки была решена. Я не мог оставлять фавориток в живы
х. Я разорвал Малютку в клочья, как и остальных.
Когда последняя была уничтожена, под обрывками не стало видно воды. Сокр
ушенно я их перемешал. Вода слегка почернела от потекшей краски. Все в про
шлом. Представление окончено. Я радовался, что решился на такой шаг и един
ым махом извел всех. Я поздравлял себя с этой решимостью, силой воли, спосо
бностью довести начатое дело до конца. Перед лицом сентиментальности я н
еумолимо шел вперед. Я был героем, и пусть кто-нибудь рискнет посмеяться н
ад моими подвигами. Я встал и окинул их прощальным взглядом прежде, чем вы
тащить пробку. Клочки былой любви. В канализацию, вместе со всеми романти
ческими связями Артуро Бандини! Плывите к морю! Отправляйтесь в свое тем
ное путешествие по трубам к земле мертвых крабов. Бандини сказал свое сл
ово. Долой затычку!
И все свершилось. Я стоял, отдавая им честь, а вода капала с меня на пол.
Ц До свиданья, Ц говорил я. Ц Прощайте, женщины. На консервной фабрике с
егодня надо мной смеялись, и виноваты в этом вы, ибо вы отравили мой разум
и сделали беспомощным перед натиском жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54