Мать-то еще можно обвести вокруг пальца, а Мона никогд
а ничему не верила Ц даже правде, если ее говорил я.
Я сказал:
Ц Племянник мистера Ромеро только что вернулся с родины. Он получил мое
место.
Ц Я надеюсь, ты не рассчитываешь, что мы в это поверим? Ц поинт
ересовалась Мона.
Ц Мои ожидания едва ли рассчитаны на имбецилов, Ц ответил я.
Мать подошла к дивану. История звучала не очень убедительно, но мать всег
да охотно давала мне спуску. Не будь тут Моны, сработало бы наверняка. Она
велела Моне сидеть тихо, чтобы выслушать все до конца. Мона портила расск
аз своим трепом. Я заорал ей, чтоб заткнулась.
Мать спросила:
Ц Ты правду говоришь?
Я положил руку на сердце, закрыл глаза и ответил:
Ц Перед Господом Всемогущим и его небесным судом торжественно клянусь
, что не лгу, не сочиняю. А если лгу, то, надеюсь, Он поразит меня насмерть в эт
у самую минуту. Неси часы.
Она сняла часы с приемника. В чудеса она верила Ц в любые чудеса. Я закрыл
глаза Ц сердце колотилось. Я затаил дыхание. Шли секунды. Через минуту я в
ыпустил воздух из легких. Мать улыбнулась и поцеловала меня в лоб. Теперь
у нее виноват Ромеро.
Ц Ну как же он так может с тобой? Ц сказала она. Ц Я ему не позволю. Я сейч
ас к нему схожу и скажу все, что о нем думаю.
Я выскочил из постели. Голый, но плевать. Я сказал:
Ц Господи Всемогущий! Да у тебя что, ни гордости нет, ни малейшего чувств
а человеческого достоинства? Зачем тебе к нему ходить после того, как он о
тнесся ко мне с такой жульнической лживостью? Ты что, к тому же имя семьи о
позорить хочешь?
Она одевалась в спальне. Мона смеялась и приглаживала пальцами волосы. Я
зашел, стянул с матери чулки и завязал их в узлы, не успела она и глазом мор
гнуть. Мона качала головой и хихикала. Я подсунул ей под нос кулак и предуп
редил в последний раз, чтоб не лезла куда не надо. Мать просто не знала, что
делать дальше. Я положил руки ей на плечи и заглянул и глаза…
Ц Я Ц человек глубокой гордости, Ц сказал я. Ц Отзывается ли это аккор
дом одобрения в твоей способности к суждению? Гордость! И первое, и послед
нее высказывания мои взрастают из почвы этого слоя, который я называю Го
рдостью. Без нее жизнь моя Ц похотливое разочарование. Коротко говоря, я
предъявляю тебе ультиматум. Если ты пойдешь к Ромеро, я покончу с собой.
Это ее перепугало до чертиков, однако Мона каталась по кровати и хохотал
а, как помешанная. Больше я ничего не сказал, вернулся к себе на диван и вск
оре опять уснул.
Когда я проснулся, времени было около полудня, они уже куда-то ушли. Я извл
ек картинку с моей старинной подружкой, которую звал Марселлой, и мы отпр
авились в Египет заниматься любовью на галере с рабами-гребцами посреди
Нила. Я пил вино из ее сандалий и молоко из грудей ее, а потом мы заставили р
абов подгрести к речному берегу, и я кормил ее сердцами колибри, тушенным
и в подслащенном птичьем молоке. Когда все кончилось, я чувствовал себя с
амим сатаной. Мне хотелось заехать себе самому по носу, вырубить себя до б
еспамятства. Я хотел изрезать себя так, чтобы кости трещали. Я разорвал ка
ртинку с Марселлой в клочья и спустил их в туалет, подошел к шкафчику с лек
арствами, достал бритву и, не успев еще ничего сообразить, полоснул по рук
е ниже локтя, но неглубоко, чтобы кровь потекла, но больно не стало. Я посос
ал разрез, но боль все не наступала, поэтому я взял соли и втер немного в ра
нку, и она вгрызлась в мою плоть, больно, и заставила выскочить из себя и сн
ова почувствовать себя живым, и я втирал ее, пока терпеть не осталось мочи
. После этого я перевязал себе руку.
На столе они оставили мне записку. Там говорилось, что они ушли к дяде Фрэн
ку, а еда мне на завтрак стоит в кладовке. Но я решил поесть у Джима, посколь
ку деньги еще не кончились. Я пересек школьный двор через дорогу от дома и
зашел к Джиму. Заказал яичницу с ветчиной. Пока я ел, Джим поддерживал разг
овор. Он сказал:
Ц Вот ты много читаешь. А сам книжку написать не пробовал?
Это все и решило. С этого момента я захотел стать писателем.
Ц Я и сейчас пишу книгу, Ц ответил я. Он захотел узнать, какую именно.
Я сказал:
Ц Моя проза не продается. Я пишу для Вечности. Он ответил:
Ц Я не знал. А что ты пишешь? Рассказы? Или просто художественную литерат
уру?
Ц И то и другое. Я разносторонен.
Ц О. Этого я тоже не знал.
Я сходил к другому прилавку бара и купил карандаш и тетрадку. Теперь Джим
хотел знать, что же именно я пишу. Я ответил:
Ц Ничего. Просто пишу неупорядоченные заметки для будущей работы по ме
ждународной торговле. Предмет интересует меня любопытно, этакое динами
ческое хобби, которым я увлекся.
Когда я уходил, он смотрел мне вслед раскрыв рот. Я не спеша прогулялся до
гавани. Там стоял июнь, лучшее время. Скумбрия валила с южного побережья, и
все консервные фабрики работали полным ходом, днем и ночью, и в это время
года воздух постоянно понял гнилью и рыбьим жиром. Некоторые считали мот
запах вонью, а некоторых от него тошнило; для меня же то была вовсе не вонь,
если не считать рыб-нон, которая сама по себе паршива, мне запах этот каза
лся великолепным. Мне там нравилось. Не один запах, а множество их сплетал
ось и расплеталось, и каждый шаг приносил иной аромат. Я начинал мечтать и
много думал о разных далеких местах, о тайнах того, что может таиться на дн
е океана, и все книги, что я прочел, сразу оживали, и я видел людей из книг, чт
о были гораздо лучше, чем в жизни, вроде Филипа Кэйри, Юджина Уитлы и тех па
рней, которых выдумал Драйзер.
Мне нравился аромат трюмной воды из старых танкеров, аромат мазута из бо
чек, что отправлялись в дальние страны, аромат нефтяной пленки на воде, ко
торая становилась склизкой, желтой и золотой, аромат гниющего дерева и м
орских отходов, почерневших от нефти и дегтя, разлагавшихся фруктов, мал
еньких японских рыбацких слупов, банановых барж и старых канатов, буксир
ов и металлолома Ц и угрюмый таинственный запах моря в отливе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54