От реторт и печей шел пар. Еще боль
ше пара поднималось от здоровенных баков с фертилизаторами. Пары сталки
вались, и место их встречи виделось хорошо, а мы работали в самой середине
, истекая потом в грохоте лотка.
Дядя мой насчет работы оказался прав Ц еще как прав. Думать тут не надо. С
такой работой мозги можно запросто и дома оставлять. Весь день мы только
стояли и двигали руками и ногами. Время от времени переминались с одной н
оги на другую. Если хотелось подвигаться по-настоящему, приходилось спу
скаться с настила и идти к питьевому фонтанчику или в уборную. У нас был пл
ан: мы ходили по очереди. Каждый проводил в уборной десять минут. Когда раб
отали эти машины, никакого начальства не требовалось. Утром начиналась м
аркировка банок, Коротышка Нэйлор просто дергал рубильник и уходил. Он-т
о эти машины знал. Нам не нравилось, когда они нас опережали. Если это прои
сходило, нам отчего-то становилось неприятно. Не больно, как бывает, если
кто-нибудь подкладывает тебе кнопку на стул, а грустно, что в конечном ито
ге оказывалось гораздо хуже. Если мы сбегали, кому-нибудь ниже по конвейе
ру это не удавалось. Он орал. Здесь, в самом начале цепи, нам приходилось по
теть сильнее, чтобы потуже упаковать конвейер и человеку на том конце ст
ало чуточку полегче. Никому эта машина не нравилась. Не важно, филиппинец
ты, итальянец или мексиканец. Она всех доставала. Да и ухаживать за нею еще
как приходилось. Она вела себя как дитя. Когда она ломалась, по всем цехам
проносился вихрь паники. Все рассчитано до минуты. Если машины глушили, с
ловно в другое место попадал. Не на консервную фабрику, а в больницу. Мы жд
али, разговаривали шепотом, пока механики налаживали все обратно.
Я работал прилежно потому, что вынужден был работать прилежно, и сильно н
е жаловался, поскольку времени на жалобы не оставалось. Большую часть вр
емени я стоял, подавая банки в автомат, и думал о деньгах и женщинах. С таки
ми мыслями время текло быстрее. У меня это была первая работа, где чем мень
ше о работе думаешь, тем легче. Я доводил себя до исступления мыслями о жен
щинах. Дело в том, что настил постоянно дергался. Одна греза перетекала в д
ругую, и часы летели, а я стоял возле машины и старался сосредоточиться на
работе, чтобы остальные парни не знали, о чем я думаю.
Сквозь тучи пара я видел в другом углу цеха открытую дверь. За нею лежала г
олубая бухта, которую обмахивали сотни грязных ленивых чаек. На том бере
гу стоял причал на Каталину. Каждые несколько минут по утрам катера и гид
ропланы отчаливали от него курсом на остров в восемнадцати милях отсюда
. Через смутную дверь я видел красные поплавки самолетов, что отрывались
от воды. Катера ходили только по утрам, гидропланы же взлетали весь день. М
окрые красные поплавки, с которых текла вода, сверкали на солнце, распуги
вая чаек. Но оттуда, где я стоял, только их и было видно. Одни поплавки. Ни кр
ыльев, ни фюзеляжей.
Это меня расстраивало с самого первого дня. Я хотел увидеть гидросамолет
целиком. Много раз я видел их по пути на работу. Останавливался на мосту п
осмотреть, как летчики с ними возятся, и знал наперечет все машины в этом ф
лоте. Но видеть в дверной проем одни поплавки Ц это вгрызалось мне в мозг
и почище гнид. В голову приходили совершенно безумные мысли. Я воображал,
что происходит с невидимыми частями самолета: за крылья уцепились зайцы
. Мне хотелось опрометью нестись к двери, удостовериться, так ли это. У мен
я всегда были предчувствия. Я желал трагедий. Мне хотелось увидеть, как са
молет взрывается на куски и пассажиры тонут в бухте. Бывали утра, когда я п
риходил на работу с единственной надеждой Ц что сегодня кто-нибудь уто
нет в бухте. Я даже бывал в этом убежден. Вот следующий гидроплан, говорил
я себе, следующий никогда не долетит до Каталины: он разобьется при взлет
е; завопят люди, женщины с детьми утонут в бухте; Коротышка Нэйлор вырубит
конвейер, и мы все выскочим наружу посмотреть, как спасатели выуживают и
з воды тела. Это обязательно должно произойти. Это неизбежно. Ведь я счита
л себя ясновидящим. Вот так весь день самолеты и взлетали. Я же, стоя на сво
ем месте, видел только поплавки. Мне так хотелось сорваться с места, что ко
сти болели. Вот следующий уж точно разобьется. У меня клокотал
о в горле, я кусал губы и лихорадочно ждал этого следующего. И вот Ц рев мо
торов, такой слабый за гулом фабрики, а я уже на стреме. Наконец-то смерть! Т
еперь они умрут! Когда подходило время взлета, я бросал работу и смотрел, и
зголодавшись по такому зрелищу. Гидропланы от курса не отклонялись ни на
дюйм. Перспектива в дверном проеме никогда не менялась. И в этот раз, как о
бычно, в дверях мелькали только поплавки. Я вздыхал. Ну что ж, кто знает? Мож
ет, он разобьется за маяком в конце мола. Я об этом узнаю через минуту. Заво
ют сирены пограничной службы. Но сирены не выли. Еще одному самолету удал
ось уйти.
Через пятнадцать минут раздавался рев следующего. Нам полагалось остав
аться на местах. Но к черту приказы. Я отскакивал от лотка и несся к двери. В
злетал большой красный самолет. Я видел его весь, каждый дюйм его, и глаза
мои уже пировали, предвкушая трагедию. Где-то снаружи таится смерть. И в л
юбой момент нанесет удар. Гидроплан пересек бухту, взмыл в воздух и напра
вился к маяку в Сан-Педро. Все меньше и меньше. И этот удрал. Я погрозил ему
кулаком.
Ц Ты еще получишь! Ц заорал я ему вслед.
Парни у лотка в изумлении таращились на меня. Я чувствовал себя придурко
м.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54