Эй
, писатель! Воду пей! Я отыскал пожарный кран и напился. Вода хлынула фонта
ном, пока я бежал к двери. И они зареготали с новой силой. Ох уж этот писател
ь! Что за писатель! Смотрите, как пишет!
Ц Ничего, переживешь, Ц смеялись они.
Ц Иди домой, Ц говорили они. Ц Иди пиши книгу. Ты писатель. Ты слишком хо
роший для консервной фабрики. Иди домой и пиши книгу про блевотину.
Хохот с визгом.
Я вышел на улицу и растянулся на груде рыболовных сетей на солнцепеке ме
жду двумя цехами, в стороне от главной дороги, бежавшей вдоль канала. Хохо
т заглушал даже гул механизмов. Меня он не волновал Ц ни в малейшей степе
ни. Хотелось спать. Но на сетях спать плохо, они отдавали густым запахом ск
умбрии и соли. Через минуту меня обнаружили мухи. Стало еще хуже. Скоро обо
мне узнали все мухи лос-анджелесского порта. Я сполз с сетей на песчаную
прогалину. Там было чудесно. Я вытянул руки, и пальцы мои нащупали участки
песка попрохладнее. Ми от чего и никогда не было мне так чудесно. Даже песч
инки, которые я случайно сдувал, казались сладкими у меня в ноздрях и на гу
бах. На холмике песка остановился крохотный жучок Ц посмотреть, что тут
за шум. В иных обстоятельствах я бы убил его без малейшего колебания. Он за
глянул мне в глаза, помедлил и двинулся вперед. Потом начал восхождение н
а мой подбородок.
Ц Валяй, Ц сказал я ему. Ц Я не возражаю. Можешь даже в рот мне залезть, ес
ли хочешь.
Он миновал подбородок и защекотал губы. Чтобы увидеть его, пришлось скос
ить к переносице глаза.
Ц Давай-давай, Ц сказал я. Ц Сегодня праздник. Я тебя не обижу.
Он полез к моим ноздрям. Тут я уснул.
Меня разбудил свисток. Двенадцать часов, полдень. Из цехов повалили рабо
чие. Мексиканцы, филиппинцы, японцы. Японцы слишком деловые, по сторонам н
е смотрят. Они спешили мимо. Мексиканцы же с филиппинцами увидели, как я ва
ляюсь, и снова захохотали: мол, вот он, этот великий писатель, растянулся т
ут, словно пьянь какая.
К этому моменту по всей консервной фабрике уже разнеслось, что в их среду
затесалась великая личность Ц не кто иной, как бессмертный Артуро Банди
ни, писатель; а вот и он сам, лежит, без сомнения, сочиняет что-то для Вечнос
ти, этот великий писатель, сделавший рыбу своей специальностью, работал
за какие-то двадцать пять центов в час, поскольку так демократичен, этот в
еликий писатель. Так он в самом деле велик, что лежит вот, растя
нувшись на животе, чуть кишки все не выблевал, не переваривает одного зап
аха того, о чем собирается писать книгу. Книгу о Рыбном Хозяйстве Калифор
нии! Ох, что за писатель! Книгу о калифорнийской блевотине! Ну и писатель!
Хохот.
Прошло полчаса. Свисток прозвучал снова. Они повалили от обеденных стоек
обратно. Я перекатился на спину и стал смотреть, как они идут, очертания р
азмыты, желчный сон какой-то. От яркого солнца меня тошнило. Я зарылся лиц
ом в сгиб локтя. Они до сих пор веселились, хотя и не так сильно, как раньше,
потому что великий писатель им уже поднадоел. Подняв голову, я наблюдал з
а ними сквозь щелочки глаз Ц а поток все тек мимо. Они жевали яблоки, лиза
ли мороженое, чавкали шоколадными конфетами из громко хрустевших пакет
ов. Тошнота подступила снова. Желудок мой заворчал, забился, взбунтовалс
я.
Эй, писатель! Эй, писатель! Эй, писатель!
Я слышал, как они сгрудились вокруг с хохотом и смешочками. Эй, писатель! Г
олоса звучали, точно разбитое вдребезги эхо. Пыль из-под их ног клубилась
ленивыми облаками. Потом, громче, изо рта, прижатого чуть ли не прямо к мое
му уху, Ц вопль: ээээй, писатель! Руки схватили меня, перевернули. Я знал, ч
то произойдет, не успели они начать. Такое уж у них представление о настоя
щем веселье. Они собирались засунуть мне в штаны рыбу. Я знал это, даже не в
идя рыбы. Я лежал на спине. Полуденное солнце пятнало мне лицо. Их пальцы в
цепились мне в рубашку, я услышал треск материи. Ну конечно! Так я и думал! С
ейчас засунут рыбу мне в штаны. Самой рыбы я так и не увидел. Я не открывал г
лаза. Потом что-то холодное и клейкое прижалось мне к груди и пропихнулос
ь под ремень: вот эта рыба! Дураки. Я все знал еще до того, как они это сделал
и. Просто знал, что они сейчас это сделают. Но волноваться не хо
телось. Одной рыбой больше, одной меньше Ц какая разница?

Десять

Прошло время. Может, полчаса. Я залез рукой под рубашку и нащупал рыбу. Про
бежал по ней пальцами, трогая плавники и хвост. Стало лучше. Я ее вытащил, п
однял над собою и осмотрел. Скумбрия, в фут длиной. Я задержал дыхание, что
бы не нюхать. Потом засунул в рот и откусил голову. Жалко, что она уже умерл
а. Я отшвырнул ее в сторону и поднялся на ноги. Несколько здоровенных мух п
ировали у меня на лице и на рубашке, где осталось мокрое пятно от рыбы. Осо
бо наглая муха уселась мне на руку и отказывалась шевелиться, хотя я ее пр
едупредил, помахав рукой. Такая дерзость меня безумно разъярила. Я шлепн
ул по мухе, прикончив ее на месте. Но все равно был так на нее зол, что положи
л останки в рот и разжевал, а потом выплюнул. Затем снова подобрал рыбу, по
ложил на ровный песок и стал на ней прыгать, пока она не расползлась на кус
очки. Бледность на лице своем я ощущал так, будто она Ц штукатурка. Стоило
пошевелиться, как с лица снималась сотня мух. Мухи Ц такие идиотские дур
ы. Я замер, давя их одну за другой, но даже мертвые ничему не учили живых. Те
все равно упорно мне досаждали. Довольно долго я простоял терпеливо и не
подвижно, едва дыша, выжидая, пока мухи не выдвинутся на те позиции, где их
легко убивать.
Тошнота прошла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54