она пятил
ась, и они хлюпали в пыли. Мне нравилось, как сборки платья хлопают ей по но
гам и вокруг большим серым цветком вздымается пыль.
Ц Филиппинские девочки так себя не ведут! Ц сказал я.
Это ее взбесило.
Ц Мы не филиппинки! Ц заорала она. Ц Сам ты филипино! Филипино! Филипино
!
Теперь и две другие обернулись и вступили в хор. Все три пятились, взявшис
ь под руки, и верещали:
Ц Филипино! Филипино! Филипино!
И опять начали строить обезьяньи мордочки и показывать мне носы. Расстоя
ние между нами увеличивалось. Я поднял руку, чтобы они хоть на минутку умо
лкли. Трещали и кричали они без передышки. Я едва вставил слово. Но они всё
верещали. Я замахал руками и прижал палец к губам. Наконец они согласилис
ь остановиться и выслушать меня. Трибуна в моем распоряжении. Они отошли
уже так далеко, а в цехах так грохотало, что пришлось сложить ладони рупор
ом и орать.
Ц Прошу прощения! Ц орал я. Ц Извините, обознался! Мне ужасно жаль! Я дум
ал, вы Ц филиппинки! А вы Ц нет. Вы гораздо хуже! Вы мексиканки! Сальные мек
сы! Шлюхи шпанские! Шпанские шлюхи! Шпанские шлюхи!
До них было футов сто, но даже оттуда я почувствовал их внезапное безразл
ичие. Оно снизошло на каждую в отдельности, царапая, молчаливо раня, и кажд
ая стыдилась признаться в этой боли подружкам, однако выдавала тайную за
нозу тем, что стояла очень тихо. Со мною так тоже бывало. Однажды в драке я н
адавал тумаков одному мальчишке. Мне было чудесно, пока я не развернулся
и не пошел восвояси. Он поднялся на ноги и побежал домой, вопя, что я Ц даго
. Вокруг стояли другие пацаны. От воплей побежденного мне стало так же, как
сейчас мексиканским девчонкам. И я захохотал над мексиканками. Я задрал
пасть к небесам и ржал, так и не оглянувшись на них, но ржал так громко, чтоб
ы они наверняка меня услышали. Потом пошел в цех.
Ц Ня-ня-ня! Ц сказал я. Ц Вя-вя-вя!
Однако почувствовал себя при этом малость того. Они тоже так решили. Тупо
переглянулись и уставились на меня. Не поняли, что это я хотел их высмеять
. Нет, судя по тому, как они покачали головами, они решили, что я псих.
Теперь Ц парни в этикеточном цеху. Сейчас самое трудное начнется. Я воше
л быстрым значительным шагом, насвистывая и глубоко дыша, чтобы показать
: вонь на меня больше не действует. Я даже потер грудь и сказал: ах-х! Парни т
олпились у приемника, в который валились банки, рабочие направляли их по
ток по засаленным конвейерам, а те подавали банки в автоматы. Парни стоял
и плечом к плечу вокруг квадратного ящика десять на десять футов. В цеху г
рохотало так же сильно, как и воняло всевозможными оттенками дохлой рыбы
. Шум стоял такой, что они не заметили, как я вошел. Я протиснулся между двум
я здоровенными мексиканцами, которые о чем-то беседовали за работой. Я су
етился, елозя и толкаясь. Они опустили головы и увидели между собой меня. В
от достача. Они не поняли, что я пытаюсь сделать, пока я не раздвинул их лок
тями и не освободил наконец себе руки.
Я завопил:
Ц А ну быстро посторонились, мексы!
Ц Ба! Ц сказал самый большой мексиканец. Ц Не трогай его, Джо. Этот шпен
дик с приветом.
Я поднырнул ближе и заработал, поправляя банки на конвейерах. Они меня не
трогали, это уж точно: целое море свободы. Никто не разговаривал. Я ощущал
себя поистине в одиночестве. Я чувствовал себя покойником и оставался ли
шь потому, что они со мной ничего не могли сделать.
День клонился к вечеру.
Перерыв я делал только дважды. Один раз Ц попить, другой Ц записать кое-
что в своем блокнотике. Все воззрились на меня, когда я соскочил с настила
и принялся писать в книжке. Это должно было, вне всяких сомнений, доказать
им, что я тут не придуриваюсь, что среди них Ц настоящий писатель, я, подли
нный, не липовый. Я изучающе вглядывался в каждое лицо и чесал себе ухо кар
андашом. Целую секунду глазел в пространство. Наконец щелкнул пальцами
Ц мол, мысль прилетела ко мне, развернув все знамена. Положил книжку на ко
лено и стал писать.
Я писал: «Друзья, римляне и сограждане! Вся Галлия разделена натрое. Идешь
к женщине? Не забудь кнут свой. Как время, так и прилив не ждут никого. Под ра
скидистым орехом наша кузница стоит». Потом остановился и подписал с рос
черком эти строки. Артуро Г. Бандини. Ничего больше в голову не приходило.
Они лыбились на меня, вытаращив глаза. Надо что-нибудь еще придумать, реши
л я. Но увы: мозги совершенно перестали варить. Не сочинялось больше ни стр
очки, ни слова Ц даже имя свое я вспомнить не мог.
Я засунул блокнот обратно в карман и занял место у лотка. Никто не вымолви
л ни слова. Теперь-то уж их сомнения точно поколеблены. Разве не прервал я
работу, чтобы заняться писательским трудом? Наверное, они слишком поспеш
но меня оценили. Я надеялся, кто-нибудь спросит, что это я там написал. Я бы
ответил быстро, что, мол, так, ничего особенного, заметка насчет условий тр
уда иностранной рабочей силы для моего регулярного доклада Постоянной
Бюджетной Комиссии Палаты Представителей; вам этого не понять, старина;
это слишком глубоко, с ходу и не объяснишь; в следующий раз; может, как-нибу
дь за обедом.
Тут они снова разговорились. Потом все вместе засмеялись. Для меня же это
звучало сплошной испанской тарабарщиной, и я ничего не понял.
Мальчишка, которого все звали Хуго, отскочил от лотка так же, как отскакив
ал я, и тоже вытащил из кармана блокнот. Подбежал туда, где с блокнотом сто
ял я. На какую-то долю секунды я засомневался: может, он тоже писатель и тол
ько что сделал ценное наблюдение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54