Выяснилось, что и соседний эшелон направлялся туда же. Это были гвардейцы.
Оркестр понравился русским солдатам. Когда музыканты отдыхали, пел их сержант.
- Тенор со школой,- признал Вийес,
Урмет сказал:
- Славные парни.
- Певец у нас хороший,- говорили гвардейцы. Только уставать начинает. С утра уже заливается.
Оркестранты все подходили. Гвардейцы хвалили оркестр.
- Давайте фокстрот!
- Эстонскую песню!
- Еще!
Оркестр играл. Между солдатами завязалась беседа. Тяэгер, Рюнк, Вески, Урмет и Кальм сидели в вагоне у гвардейцев. Кальм свернул себе такую же гигантскую козью ножку, какую курил старшина средних лет, уже второй раз угостивший его табаком. Оба они сидели молча, лишь изредка улыбаясь друг другу, и слушали, что говорил старший сержант, которого гвардейцы ласково звали Темой.
- Я знаю Эстонию - рассказывал старший сержант.- Был там в сорок первом году. Как раз перед войной. В Пальдиски. Маленький городок. Мы там многое построили. Пальдиски, Пыллкюла, Клоога - все помню. И в Таллине бывал. Кремль у вас могучий, высокие башни, особенно одна...
Он остановился, вспомнил что-то и медленно, по слогам, произнес:
- Пикк Хер-ман. Тяэгер просиял:
-- Пикк Херман! И верно, Пикк Херман! Кальм улыбнулся и попытался перевести:
- Длинный Герман. Пикк - это длинный. Герман - это имя. Я жил в Таллине.
- Интересно,- заметил старший сержант и после паузы продолжал: - А я из Смоленска.
"В Смоленске долго были немцы,- думал Кальм.- Где-то его родия?" Кальм постеснялся спросить об этом.
- В Эстонии меня первый раз ранило,- рассказывал Тема.- На обороне Таллина. Рядом с нами сражался рабочий полк. Ваши бойцы меня подобрали и отнесли на перевязочный пункт. Тяжелые были дни. Фрицы дали нам жиани. Па сердце было погано. Называли себя защитниками, а сами сдавали один город за другим,
- Оюро все обратно отберем,- сказал старшина.
- Большую часть уже освободили,-заметил Рюнк, лучше других говоривший по-русски.
- Конечно, отберем. Уже отобрали и еще отберем. Все отберем. И Таллин освободим,- оживленно подтвердил Тема.- Отступать было тяжело. Да и наступать нелегко. Наступательные бои порой такие тяжелые, что... Смерть все время рядом ходит, И все же наступать лучше. На сердце легче.
Кальм внимательно слушал.
Тязгер хотел сказать, что мы не только освободим свою страну, но побываем и в Германии, потому что иначе фрицев па ум не наставишь, но он не мог вспомнить нужных русских слов, поэтому коротко рявкнул:
- Берлин! Гвардейцы поняли его.
- Берлин! - подтвердили они.
Молоденький лейтенант оживленно разговаривал с Рюнком. Выяснилось, что оба они в первую военную зиму воевали под Ленинградом.
Старшина спросил:
- Кто из вас бывал в Ярославле? Я ярославский. Урмет бывал. После выздоровления его послали на
три недели на поправку в Тудаевский санаторий под Ярославль.
- Старинный город. Большие фабрики. Волга,- сказал он. И у него русский язык сильно хромал.
Старшина весело засмеялся. Ему было приятно, что нашелся человек, бывавший у него на родине. Эшелон гвардейцев отправился раньше. Тяэгер шел рядом с вагоном и повторял:
- Нарва!
- Нарва! - кивали головами русские товарищи. Они преотлично понимали Тяэгера, и Тяэгер их.
з
И капитан Аава считал, что эшелон двигался медленно. Аава был полон нетерпения, как младший сержант Тяэгер. Только внешне он этого ничем не выказывал.
Офицеры были настроены так же, как солдаты. Все были оживлены, все нетерпеливо ждали. Только адъютант лейтенант Симуль ходил с несчастным видом.
- У меня страшные головные боли,- жаловался он каждому встречному.- Проклятое последствие контузии! И, как на грех, именно теперь начали мучать. Теперь, когда мы вскоре вступим на родную землю...
Он глотал колоссальное количество различных пилюль и порошков, но категорически отказался обратиться к врачам.
- Чем они помогут? Что они могут сделать? Я себя знаю - эти боли ничем не вылечишь. Быть может, только покоем где-нибудь в лесах или в горах. Но кому сердце позволит в такой момент уйти из части! Время ли сейчас возиться с лечением! Конечно, эти головные боли, идущие от повреждений нервов, изнурительны, но пока я стою на ногах, я буду выполнять свой долг.
Командир батальона отмечал на топографической карте каждый эстонский поселок, который упоминался в сообщениях Совинформбюро, и просил командиров рот информировать солдат о том, как идет освобождение их родины.
В седьмой роте он делал это сам.
Тяэгер долго изучал карту и потом произнес:
- Эстонские деревни, ей-богу, эстонские деревни! Я уже в новогоднюю ночь сказал, что скоро будем дома. Вы не забыли этого, ребята?
Теперь заговорил Рюнк:
- Эстония, Эстония... На Эстонии война не кончится!
- Хочешь до Берлина дойти? - спросил Соловьев.
- Конечно.
- Для меня важнее всего Эстония,- сказал Рауд-наск.
- Освобождение Эстонии и окончательную победу разделять нельзя, ребята,- высказал свое мнение Тяэгер.- Чтобы Эстония осталась свободной, придется, наверное, действительно и в Берлине побывать.
- Домой бы заскочить, на сердце сразу легче бы стало,- сказал Урмет.
- Трудно сказать, кто из нас дойдет до дома,- остался пессимистом Рауднаск.
Ефрейтор Лоог с удовольствием вставил бы, что война - лотерея и никто не знает, полный или пустой билет он вытянет, но, вспомнив о присутствии командира батальона и командира роты, удержался.
- Все не погибнут,- заметил Тислер.
Вески взмахнул рукой:
- О своей смерти никто, конечно, не знает. Но выше голову, друзья. Сейчас должен дрожать не я, сейчас пусть дрожит кулак Сассь.
Младший лейтенант Мяги взял карту:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83