Старший лейтенант Мянд попытался забыть Кирсти, забыть свою неудачную любовь. Но справиться со своим чувством он не мог. Избегал встреч с Кирсти, а когда они иногда все же встречались, держался так, как будто между ними ничего произошло. Только сам Рейн Мянд знал, какого огромного напряжения это ему СТОИЛО.
Он загружал себя работой, стал очень требовательным к подчиненным.
Днем ему еще удавалось не думать о Кирсти, но по ночам он не мог никуда уйти от воспоминаний.
Известие о рождении дочери привело Тислера в вос" торг.
- Во время войны женщины должны бы приносить сыновей,-сказал Мяги.- Но от человека из Самбрука нельзя требовать большего.
Тислер смеялся. Он был так счастлив, что не ответил на подначку друга.
Лоог хихикал:
- Его ли эго ребенок-то?
- Из тебя, наверное, никогда человек не выйдет,- сказал ему Вески.
Тислер смеялся й на слова Лоога. Его ничего не трогало.
Все свое свободное время Лоог посвящал завязыванию знакомств Й связей. Долгое время он обхаживал батальонного адъютанта. Он бросил курить, выменял на табак алюминиевый портсигар, на котором были выгравированы ели, горы и сабля, дал выгравировав еще слова: "От бойцов бат. лейт. Симулю" - подарил его адъютанту. Он чистил сапоги Симуля и оказывал ему множество мелких услуг. Симуль, головные боли которого, по его словам, не прошли, а лишь стали легче, потому что пройти они якобы вообще не могут,- так, мол, сказали и ленинградские профессора, которые будто бы весь март месяц основательно исследовали его,- охотно пользовался услужливостью Лоога. Но старался Лоог зря, Симуль так и не помог ему перейти в тыловую часть. Лоогу казалось, что он увяз в стрелковой роте, как в смоле.
У Рауднаска разболелись ноги.
- Это от болотной воды. И мне по утрам поясницу не разогнуть,- сказал Тязгер.- Пусть тебя направят к врачу. Тебя надо бы освободить от этого хлюпанья в болоте. Вообще это бессмысленно. Где нас ждут болота? Думаешь, фрицы полезут в трясину?
- Мы должны быть готовы ко всему,- вмешался Мяги.
Сам Рауднаск молчал. Он был у врача. Боли в ногах не проходили.
На контрольных стрельбах Энн Кальм был первым Примерно в это же время возник слух, будто его ви" дели с Кирсти Сарапик.
- Оставь девушку в покое,- посоветовал Кальму Тяэгер.- Мало, что ли, у нее и без тебя поклонников!
- Я люблю ее,- признался Кальм.- Но, наверное, я никогда не скажу ей этого.
Тяэгер внимательно посмотрел на друга:
- Каждый из нас по-своему с ума сходит. Кальм охотно обнял бы пулеметчика.
Вески разговаривал с женщиной, которая пришла прямо из Эстонии, из-за Наровы.
Женщина рассказывала:
- К нам на хутор прищли немцы и потребовали, чтобы мы бросили дом и уходили в Раквере. Угрожали автоматами, что-то каркали по-своему. Потом русские начали бомбить. Я, наверное, похожа на чучело, не обессудьте. Я ведь ушла прямо из хлева, не успела и переодеться-то. (В этом месте Вески вставил, что аккуратный человек не пойдет в хлев в праздничной одежде, на что женщина благодарно улыбнулась.) В чем в хлеву была, в том и в лес убежала. Немцы трещали из автоматов, бомбы или мины, что уж там было, рвались - трах да трах. Все кругом в огне. Огонь, и грохот, и вой. Все у меня в голове смешалось, и вот я здесь, прямо как на посмешище всем. (Тут Вески снова прервал ее и заверил, что никто над ней не смеется.) Старое пальто и сбитые туфли. И в машине, на которой меня сюда довезли, был еще гвоздь, я зацепилась и почти начисто оторвала рукав. Корова осталась в хлеву недоеная. Все добро в доме пришлось бросить. Немцы не позволили ничего взять с собой. Все кричали "шнеллер" и "шнеллер". Вы меня дальше не посылайте, я уже достаточно далеко ушла. Оставьте у себя, могу вам еду варить... И дома нашего теперь, наверное, уже нет. Хлев завалился уже тогда, когда меня выгоняли. Осколки свистели над головой, от колодца столб пламени в небо рванул. Добро-то нельзя бы бросать, так ведь эсэсовцы. А что я могу против автоматов? Что мне теперь делать? Русские дали поесть и... Боже мой, далеко ли меня увезут-то? Когда я обратно вернусь? Я человек чистый, не смотрите, что на мне поношенное пальто и рваные туфли. Я была как раз в хлеву, когда пришли немцы, и вот теперь я здесь.
Вески утешал ее. Он спросил у беглянки, как поступили с новоземельцами, отобрали землю или оставили. Женщина объяснила, что земля отошла прежним хозяевам и что она радовалась, что не взяла прирезка, потому что в их деревне двух новоземельцев расстреляли и одну женщину, Клариссу Лепик,- муж ушел вместе
с отступавшей Красной Армией,- арестовали и увезли в Нарву.
Обо всем этом Вески рассказал своим товарищам,
Рассказывал, а душу грызла забота о судьбе Юты, дочери и третьего, кого он еще не видал.
Война, сотни раз проклятая война, всю жизнь она смешала...
Ночью он снова мучался от приступа боли.
Старшина роты Рюнк терпеливо ждал большого боя. Он не мог избавиться от предчувствия, что не все бу дет хорошо, что получится не так, как он мечтал.
Капитан Аава часто видел сны. Они очень походили один на другой. Аава видел себя дохма. Он проверяет ученические тетради, жена заглядывает в дверь и улыбается. Подходит к нему и говорит: "Почему тебя так долго не было?" - "Я был на войне, ты ведь знаешь, что я был на войне". Вдруг он оказался в военной форме, жена заплакала. Исчезли тетради и письменный стол. И они уже не дома, а в землянке. Жена стоит в дверях и улыбается сквозь слезы. Иногда сон начинался по-другому. Он не проверял ученические тетради. Он вообще не был дома. И землянки не было. Но была жена, и она улыбалась и потом плакала.
Часто во сне Аава говорил с капитаном Сауэром, Это были путаные, пестрые сны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83