Когда заказов бывало много, отец отдавал шить раскроенные костюмы портным, работающим на дому. Сколько их было, на этот вопрос Кирсти точно ответить не могла, но думала, что в сезон их могло быть еще столько же или даже больше. На вопрос, как она попала на работу в партийный комитет, Кирсти рассказала о старом рабочем Мартенсоне, который сейчас парторг полка во второй дивизии. Наконец взял слово подполковник с большим партийным стажем и спросил у собрания, чье заявление они обсуждают, отца или дочери. Если дочери, то она своим поведением во время войны доказала, что достойна стать коммунисткой. И предложил принять Кирсти Сарапик в кандидаты. Кирсти рассказала Рейну и о том, как она боялась поднять глаза во время голосования. Все мелькало перед глазами. Лишь когда председатель собрания сообщил, что она единогласно принята кандидатом в члены партии, она осмелилась посмотреть в лицо товарищам.
Нет, о таких вещах не рассказывают случайным знакомым.
А хорошему другу? Хорошему другу рассказывают все, что есть на душе.
Что, если он для Кирсти хороший друг? Только хороший друг, которому доверяют?
Рейн Мянд надеялся и сомневался.
Конечно, самое правильное — спросить у самой Кирсти. Считает ли Кирсти свои чувства только дружбой? А если да? Он не сможет больше с открытым сердцем разговаривать с Кирсти, если будет твердо знать, что у нее есть кто-то более близкий. Кто-то, кому она дарит больше, чем дружбу. Всю свою душу. Свою любовь.
Рейн откладывал решительный разговор и называл себя за это трусом. Слабым и пустым человеком.
Все свои свободные минуты он старался провести с Кирсти Сараппк. Это было нелегко. Редакция дивизионной газеты находилась в городе, а их полк — в десяти километрах оттуда. И свободного времени было мало.
Порой Рейн думал, что сейчас Кирсти относится к нему так, как год назад к Мартенсону: Кирсти, сама того не замечая, подсознательно ищет опору. Ведь не случайно Кирсти начала доверять ему после ожесточенного спора в «Красной ниве». Когда потерявшая самообладание акушерка прохрипела, что рыба начинает гнить с головы, и если хотят знать, почему советские •войска оставляют один город за другим, то именно поэтому, Рейн поймал озабоченный взгляд Кирсти и вмешался в спор. От иронических замечаний, которыми он до сих пор реагировал на панические жалобы акушерки, он перешел в наступление. Он загорелся,— да, загорелся от взгляда Кирсти. Ожесточился, появились всякие аргументы, охладившие пыл акушерки. После словесной баталии Кирсти стала доверять Рейну. Кирсти видела в нем просто старшего товарища (боже, какой абсурд,— он ведь всего на пять лет старше), больше ничего. Человека, который может помочь ей остаться твердой в годы испытаний.
Каждый раз, когда Рейн пытался понять, каковы чувства Кирсти к нему, он заходил в тупик. В своих чувствах он не сомневался. Он любил.
Многим их отношения казались фронтовым знакомством, которое легко заводят и прекращают без особых сердечных мук. Лейтенант Аава догадывался о большем. Жаль, чертовски жаль, что последнее время лейтенант Аава так замкнулся в себе. Рейну Мянду лейтенант Аава нравился. Возможно, что новый командир более умелый, опытный, но как человек Аава был понятнее, глубже, ближе. Внешне Аава относился к солдатам более сурово и требовательно, но внутренне гораздо лучше понимал их. Он сам был такой же, как они. А Нааритс провел черту между собой и ротой. Рота это хорошо чувствовала, и Аава по-прежнему оставался для солдат старым командиром. Рейн бросил взгляд на лейтенанта. Аава с книгой сидел у окна. Рейн лежал на нарах, закинув руки за голову. Как будто искал совета у потолка, у расколотых вдоль бревен, запах которых так напоминал леса Эстонии. Перед Аава лежала книга, но он не читал. Не отрываясь смотрел в окно. Видно было ему немного. Крышу землянки первого взвода и низкие, коренастые сосны.
Вдруг Рейн встал.
— Пойду в город,— сказал он Аава.— Если комиссар спросит, скажи что-нибудь. Надеюсь, что разыскивать не будут.
Лейтенант посмотрел на него:
— Ладно.
У двери политрук повел себя, по мнению лейтенанта Аава, странно. Он откинул плащ-палатку, подвешенную в дверном проеме, наклонил голову и застыл на месте-Потом опустил палатку и отступил на середину землянки.
Послышались чьи-то легкие шаги, и на пороге появилась Кирсти Сарапик.
— Хорошо у вас здесь,— уже с порога воскликнула Кирсти.— Сосны, песок, вереск. Здравствуйте!
Рейн молча подал ей руку.
— Действительно хорошо.— Лейтенант Аава встал, пожал руку Кирсти и продолжал: — Как в Эстонии. Мне это напоминает Паралепаские леса, Рейну — Ным-ме. Вам, вероятно,— сосняк в Эльва?
— Сосны в Эльва и куустеские лески. Политрук молча смотрел на гостью.
— Садитесь, пожалуйста,— сказал Аава,— в ногах правды нет.
— Спасибо. Насилу нашла вашу роту. Мое появление почему-то вывело из равновесия вашего ефрейтора, он, кажется, почти что посватался ко мне.
— А ты уверена, что здесь тебя не настигнет та же судьба? — сказал Рейн Мянд.
Кирсти весело улыбнулась. Эпизод с Вийесом очень развеселил ее.
Лейтенант Аава извинился — ему надо еще что-то проверить — и ушел.
— Меня прислал редактор.— Кирсти перешла на деловой тон.— У него возникла идея дать тематическую полосу из выступлений бойцов, уже принимавших участие в боях. Ты — один из них.
Рейн снова почувствовал себя неуверенно. Казалось невозможным, даже глупым сказать Кирсти о своих чувствах. К нему приходят по делу, а он начинает объясняться в любви. Тоже Ромео...
— Я направлю тебя к более подходящему человеку,— сказал он каким-то чужим голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83